У многих имя Сократ ассоциируется с мудростью и философией, так это в действительности был древнегреческий философ. Но главный парадокс в том, что на самом деле какие-то выводы об учении Сократа сделать сложно, ведь его подробного описания до наших дней не дошло. Приходится довольствоваться скудными цитатами. Сократ — цитаты и афоризмы собраны в данной подборке.
Знание не есть ум.
Голод — лучшая приправа к пище.
Я ем, чтобы жить. А некоторые живут, чтобы есть.
В одежде старайся быть изящным, но не щеголем; признак изящества — приличие, а признак щегольства — излишество.
Распаляется пламя ветром, а влечение — близостью.
Человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит.
Идущий проторенным путем отвыкает творить.
Смерть может быть величайшим из всех человеческих благ.
Люди требуют свободы слова в обмен на свободу мысли, которая у них отсутствует.
Заговори, чтобы я тебя увидел.
Как много, однако, существует такого, в чём я не нуждаюсь.
Кто мудр, тот и добр.
Единственная истинная мудрость — в осознании, что мы по сути ничего не знаем.
Бедный человек не тот, у которого нет ни гроша в кармане, а тот, у которого нет мечты.
В каждом человеке есть солнце. Только дайте ему светить.
Невозможно жить лучше, чем проводя жизнь в стремлении стать совершеннее.
Обычная логика утверждает: если ты несчастлив, значит, у тебя нет счастья. А раз его у тебя нет, то иди и ищи. Парадоксальная же логика говорит: если ты пойдёшь искать счастье, то ты его потеряешь! Просто сядь и пойми, что оно у тебя есть.
Природа наделила нас двумя глазами, двумя ушами, но лишь одним языком, дабы мы смотрели и слушали больше, чем говорили.
Всем известно, что за деньги можно купить туфли, но не счастье, еду, но не аппетит, постель, но не сон, лекарство, но не здоровье, слуг, но не друзей, развлечение, но не радость, учителей, но не ум.
Однажды, даже получив пинок, Сократ и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?»
Назначение философии не в умозрительных догадках и построениях картины мира, а в раскрытии того, как людям следует жить, чем руководствоваться, как оказывать воздействие на других и на самого себя. Повседневная жизнь человека – это искусство. Основное познание должно быть направлено на себя, на деятельность своей души по поиску истины и смысла жизни.
Быть ниже самого себя — невежественность, а быть выше самого себя не что иное, как мудрость.
Если человек сам следит за своим здоровьем, то трудно найти врача, который знал бы лучше полезное для его здоровья, чем он сам.
Какой человек, будучи рабом удовольствий, не извратит своего тела и души.
Мудрость — это знать, насколько мало мы знаем.
Хорошо было бы, чтобы человек осмотрел себя, сколько он стоит для друзей, и чтобы старался быть как можно дороже.
Хороший советник лучше любого богатства.
Я знаю только то, что ничего не знаю, но другие не знают и этого.
Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.
Жизнь без испытаний – это не жизнь.
Почему люди, зная, как надо поступать хорошо, поступают всё же плохо?
Завоевывай себе друзей не пустой лестью, а искренними словами любви.
Высшая мудрость — различать добро и зло.
Здоровье — не всё, но всё без здоровья ничто.
Никто не может ничему научиться у человека, который не нравится.
Когда слово не бьёт, то и палка не поможет.
Я не афинянин, не грек, я гражданин мира.
Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учитель.
Берегись также, чтобы люди, заметив твое непочтение к родителям, не стали сообща презирать тебя, и чтобы тебе не остаться вовсе без друзей, потому что, как только они заметят твою неблагодарность к родителям, никто не может быть уверен, что, сделав тебе доброе дело, получит благодарность.
Пьянство не рождает пороков: оно их обнаруживает. Счастье не меняет нравов: оно их подчёркивает.
Есть только одно благо — знание и только одно зло — невежество.
Кто хочет сдвинуть мир, пусть сдвинет себя.
Люди требуют свободы слова в обмен на свободу мысли, которая у них отсутствует.
Всё, что человек говорит не из собственного опыта, то недостойно доверия. Даже если он цитирует меня.
Как много, однако, существует такого, в чём я не нуждаюсь.
Знание не есть ум.
Желание и любовь имеют объектами вещи или качества, которыми человек в настоящее время не обладает, но которых ему недостает.
Если ты будешь любознательным, то будешь много знающим.
Красота — это королева, которая правит очень недолго.
Мудрость – царица неба и земли.
Жизнь тела есть зло и ложь. И потому уничтожение этой жизни тела есть благо, и мы должны желать его.
Всё, что человек говорит не из собственного опыта, то недостойно доверия. Даже если он цитирует меня.
Человек с чувствительным пищеварением хватается за то и другое, но при избыточном разнообразии еда только раздражает, а не питает. Так что всегда читайте проверенных авторов, и если даже вы отклонитесь от них, всегда возвращайтесь назад. Каждый день принимайте немного средства от нищеты, смерти и других горестей. И если вы только что в спешке охватили сразу несколько тем, остановитесь на одной из них, чтобы в течении дня осмыслить ее и переварить.
Мы приблизимся к истине только настолько, насколько мы удалимся от жизни. К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтоб освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам?
Будь таким, каким хочешь казаться.
Каков человек, такова его речь.
Когда слово не бьёт, то и палка не поможет.
Кто хочет — ищет способ, кто не хочет — ищет причину.
Лучше подвергаться несправедливости, чем самим совершать её.
Обычная логика утверждает: если ты несчастлив, значит, у тебя нет счастья. А раз его у тебя нет, то иди и ищи. Парадоксальная же логика говорит: если ты пойдёшь искать счастье, то ты его потеряешь! Просто сядь и пойми, что оно у тебя есть.
Бедный человек не тот, у которого нет ни гроша в кармане, а тот, у которого нет мечты.
Чем меньше у меня желаний, тем ближе я к богам.
Воспитание — дело трудное, и улучшение его условий — одна из священных обязанностей каждого человека, ибо нет ничего более важного, как образование самого себя и своих ближних.
Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?
Заговори, чтобы я тебя увидел.
Злой человек вредит другим без всякой для себя выгоды.
Сколько же есть вещей, без которых можно жить!
Красота — это королева, которая правит очень недолго.
Если человек сам следит за своим здоровьем, то трудно найти врача, который знал бы лучше полезное для его здоровья, чем он сам.
Единственная истинная мудрость — в осознании, что мы по сути ничего не знаем.
Быть ниже самого себя — невежественность, а быть выше самого себя не что иное, как мудрость.
Будь таким, каким хочешь казаться.
Если ты будешь любознательным, то будешь много знающим.
Загляните в свои собственные души и найдите в них искру правды, которую боги поместили в каждое сердце и из которой только вы сами сможете раздуть пламя.
Мудрость — это знать, насколько мало мы знаем.
Ничто не способно повредить доброму человеку, ни в жизни, ни после смерти.
Сильные страсти часто порождают смертельную ненависть.
Хорошее начало не мелочь, хоть начинается с мелочи.
Люди, от природы немощные телесно, благодаря упражнениям становятся крепче силачей.
Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.
Голод — лучшая приправа к пище.
У солнца есть один недостаток: оно не может видеть самого себя.
Хорошее начало не мелочь, хоть начинается с мелочи.
Женишься ты или нет — все равно раскаешься.
Лучше работать без определенной цели, чем ничего не делать.
Всем известно, что за деньги можно купить туфли, но не счастье, еду, но не аппетит, постель, но не сон, лекарство, но не здоровье, слуг, но не друзей, развлечение, но не радость, учителей, но не ум.
Завоевывай себе друзей не пустой лестью, а искренними словами любви.
Ничто не способно повредить доброму человеку, ни в жизни, ни после смерти.
Невозможно жить лучше, чем проводя жизнь в стремлении стать совершеннее.
Злой человек вредит другим без всякой для себя выгоды.
Берегись также, чтобы люди, заметив твое непочтение к родителям, не стали сообща презирать тебя, и чтобы тебе не остаться вовсе без друзей, потому что, как только они заметят твою неблагодарность к родителям, никто не может быть уверен, что, сделав тебе доброе дело, получит благодарность.
В одежде старайся быть изящным, но не щеголем; признак изящества — приличие, а признак щегольства — излишество.
Высшая мудрость — различать добро и зло.
Брак, если уж говорить правду, зло, но зло необходимое.
Жизнь без испытаний – это не жизнь.
Зависть – это язва души.
Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.
Женись несмотря ни на что. Если попадётся хорошая жена, будешь счастливым, а если плохая — станешь философом.
Человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит.
Назначение философии не в умозрительных догадках и построениях картины мира, а в раскрытии того, как людям следует жить, чем руководствоваться, как оказывать воздействие на других и на самого себя. Повседневная жизнь человека – это искусство. Основное познание должно быть направлено на себя, на деятельность своей души по поиску истины и смысла жизни.
Молодым людям следует почаще смотреться в зеркало: красивым — чтобы не срамить своей красоты, безобразным — чтобы воспитанием скрасить безобразие.
Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это яд, тем более опасный, что он приятен.
Лучше подвергаться несправедливости, чем самим совершать её.
Чем меньше у меня желаний, тем ближе я к богам.
Это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, сколько он имеет друзей, — настолько они не в цене.
Только тупые люди ищут смысл во всём.
Кто мудр, тот и добр.
Лучший брак: когда женщина слепая, а муж глухой.
Люди, от природы немощные телесно, благодаря упражнениям становятся крепче силачей.
Идущий проторенным путем отвыкает творить.
Вопросы о явлениях природы либо не доступны человеческому разуму, либо не имеют отношения к жизни людей.
Хороший советник лучше любого богатства.
Какой человек, будучи рабом удовольствий, не извратит своего тела и души.
Наша молодёжь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами, они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие.
Хорошо было бы, чтобы человек осмотрел себя, сколько он стоит для друзей, и чтобы старался быть как можно дороже.
Желание и любовь имеют объектами вещи или качества, которыми человек в настоящее время не обладает, но которых ему недостает.
Мы приблизимся к истине только настолько, насколько мы удалимся от жизни. К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтоб освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам?
Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?
Загляните в свои собственные души и найдите в них искру правды, которую боги поместили в каждое сердце и из которой только вы сами сможете раздуть пламя.
Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учитель.
Природа наделила нас двумя глазами, двумя ушами, но лишь одним языком, дабы мы смотрели и слушали больше, чем говорили.
Почему люди, зная, как надо поступать хорошо, поступают всё же плохо?
Сильные страсти часто порождают смертельную ненависть.
Молодым людям следует почаще смотреться в зеркало: красивым — чтобы не срамить своей красоты, безобразным — чтобы воспитанием скрасить безобразие.
Вопросы о явлениях природы либо не доступны человеческому разуму, либо не имеют отношения к жизни людей.
Пьянство не рождает пороков: оно их обнаруживает. Счастье не меняет нравов: оно их подчёркивает.
Женись несмотря ни на что. Если попадётся хорошая жена, будешь счастливым, а если плохая — станешь философом.
Сколько же есть вещей, без которых можно жить!
Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это яд, тем более опасный, что он приятен.
Я ем, чтобы жить. А некоторые живут, чтобы есть.
Нет пути к покою — покой есть путь. Нет пути к счастью — счастье есть путь. Нет пути к любви — любовь есть.
Начало пути у нас под ногами. Основной метод — обычное действие. Время начинать — сейчас.
Каждый поступок имеет цену и награду: познав и то, и другое, становишься реалистом, и можешь отвечать за свои поступки.
Смерть — это трансформация. Немного более радикальная, чем половое созревание, но ничего такого, из-за чего стоит расстраиваться.
Так вот, Главкон, — сказал я, — в этом главнейшее воспитательное значение мусического искусства: оно всего более проникает в глубь души и всего сильнее ее затрагивает; ритм и гармония несут с собой благообразие, а оно делает благообразным и человека, если кто правильно воспитан, если же нет, то наоборот. Кто в этой области воспитан как должно, тот очень остро воспримет разные упущения, неотделанность или природные недостатки. Его раздражение или, наоборот, удовольствие будут правильными; он будет хвалить то, что прекрасно, и, приняв его в свою душу, будет питаться им и сам станет безупречным; а безобразное [постыдное] он правильно осудит и возненавидит с юных лет, раньше даже, чем сумеет воспринять разумную речь; когда же придет пора такой речи, он полюбит ее, сознавая, что она ему свойственна по воспитанию.
— Ты с ума сошел, ты знаешь об этом? — Для этого надо тренироваться всю жизнь.
Мне приятно беседовать с людьми преклонных лет. Они уже опередили нас на том пути, который, быть может, придется пройти и нам, так что, мне кажется, нам надо у них расспросить, каков этот путь — тернист ли он и тягостен, или удобен и легок.
Знание и мудрость — не одно и то же.
Эмоции так же естественны, как приходящая погода.
Не бывает лучше. Ты никогда не будешь лучше. Так и никогда не будешь хуже, чем кто бы то ни было.
Привычка. Вот проблема. Всё, что тебе нужно, — это быть осознанным в своём выборе и ответственным за свои действия.
Мудрость — это применение знаний.
Когда тебе страшно, используй меч. Возьми его и поруби свой ум на ленточки, проруби сквозь все эти сожаления и страхи и через всё, что живёт в прошлом и будущем.
Воин не имеет отношение к совершенству или победе, или неуязвимости. Он полностью уязвим. Это единственная настоящая храбрость.
Неисследованная жизнь не стоит того, чтобы жить.
Единственное, чем всякий честный человек должен руководиться в своих поступках, это справедливо или нет то, что он делает, и есть ли это деяние доброго или злого человека.
Если тебе ответили молчанием, это еще не значит, что тебе не ответили.
Человек с чувствительным пищеварением хватается за то и другое, но при избыточном разнообразии еда только раздражает, а не питает. Так что всегда читайте проверенных авторов, и если даже вы отклонитесь от них, всегда возвращайтесь назад. Каждый день принимайте немного средства от нищеты, смерти и других горестей. И если вы только что в спешке охватили сразу несколько тем, остановитесь на одной из них, чтобы в течении дня осмыслить ее и переварить.
Жизнь тела есть зло и ложь. И потому уничтожение этой жизни тела есть благо, и мы должны желать его.
Те, кто хотят быть хорошими наездниками, берут, как правило, не самых смирных лошадей, но пугливых и с норовом, будучи уверены, что если они их обуздают, то справятся потом со всяким конем.
Я же хотел научиться искусству жить с людьми; и я женился на Ксантиппе, будучи убежден в том, что если я вынесу ее нрав, то буду ладить со всякими характерами.
Воин действует. А глупец протестует.
Это будущее. Отбрось его.
Делай движение ради движения. Только здесь и сейчас.
У всякого действия есть своя награда и своя цена.
— Где ты, Дэн? — Здесь. — Какое время? — Сейчас. — Кто ты? — Этот момент.
Все говорят, что делать и что хорошо для тебя, они не хотят, чтобы ты сам искал ответы на вопросы, они хотят, чтобы ты поверил их ответам.
Всегда что-то происходит, не бывает обычных моментов.
Смерть вовсе не печальна, печально то, что многие люди вообще не живут.
Воин не оставляет то, что он любил. Он находит любовь в том что делает.
Почему ты не спишь? Может быть от того, что поздно ночью, когда всё стихает, а ты лежишь в своей кровати и вокруг нет никого, кроме тебя, тебе становится страшно? Страшно потому, что ты ощущаешь что-то… Пустоту…
Люди — это не их мысли, но они думают, что это так, и это приводит их в уныние.
Мозг — всего лишь рефлекторный орган. Он реагирует на всё подряд, наполняет твою голову миллионом случайных мыслей каждый день. И ни одна из этих мыслей не раскроет тебе большего, чем сделает это веснушка на кончике твоего носа.
«Сейчас» — это всё, что у тебя есть…
У всего есть смысл и ты должен постичь его.
Значит, если кто-то станет утверждать, что воздавать каждому должное — справедливо, и будет понимать это так, что справедливый человек должен причинять вред врагам, а друзьям приносить пользу, то говорящий этот вовсе не мудрец, потому что он сказал неправду, ведь мы выяснили, что справедливо никому ни в чем не вредить.
Справедливость — это не слишком важное дело, раз она бывает полезной лишь при бесполезности.
Время идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме Бога.
Не замечаю в тебе особой привязанности к деньгам: это обычно бывает у тех, кто не сам нажил состояние. А кто сам нажил, те ценят его вдвойне. Как поэты любят свои творения, а отцы — своих детей, так и разбогатевшие люди заботливо относятся к деньгам — не только в меру потребности, как другие люди, а так, словно это их произведение. Общаться с такими людьми трудно: ничто не вызывает их одобрения, кроме богатства.
Понимание — это одна плоскость. Это — интеллектуальное осмысление, ведущее к знаниям, которые у тебя накопились. Осознание — это три измерения. Это одновременное постижение «всей целостности тела» — головы, сердца и физических инстинктов. Оно приходит только из непосредственного переживания.
Умеренность? Это посредственность, страх и смятение в маскировке. Это – благоразумная дьявольская ложь. Это – шаткий компромисс, который никого не сделал счастливым. Умеренность – это для мягкотелых, извиняющихся наблюдателей мира, которым страшно что либо предпринять. Она – для тех, кто боится заплакать или засмеяться, для тех, кто боится жить или умереть.
Причин, чтобы быть несчастным, не существует.
Ты не видишь своей тюрьмы потому, что ее решетки невидимы.
В каждой силе есть слабость… и наоборот.
Жизнь – это загадка; не стоит пытаться искать в ней смысл.
Мы все дураки, – ответил он, – просто немногие люди об этом знают, другие вообще не знают. Ты, кажется, из последних. Подай мне, пожалуйста, вот тот маленький ключ.
Полное внимание к каждому мгновению есть моя страсть и мое удовольствие. Внимание не стоит денег; твоя единственная инвестиция – обучение.
Олицетворяй то, чему ты учишь, и учи только тому, что ты олицетворяешь.
Тебе же будет лучше, если ты возьмешь на себя ответственность за свою жизнь как она есть, вместо того, чтобы жаловаться на других людей или обстоятельства, за свои трудности.
Мир перед нами — это школа. Жизнь является единственным настоящим учителем.
Изгнание из рая происходит с каждым из нас, когда мы начинаем думать, когда мы становимся теми, кто дает названия и теми, кто познает. Понимаешь, не только Адам и Ева, все из нас. Рождение ума – это смерть чувств… это совсем не то, когда мы едим яблоко и это нас немножко волнует.
Разочарование (крушение иллюзий) — это величайший дар, который я могу дать тебе. Однако, учитывая твою привязанность к иллюзиям, ты считаешь этот термин негативным. Ты выражаешь соболезнование другу фразой: «Каким же разочарованием это стало для тебя!», вместо того, чтобы поздравить его. Слово «разочарование»(disillusion) буквально означает «освобождение от чар (иллюзий)». Но ты хватаешься за свои иллюзии.
Будь счастлив сейчас, без причины… или ты никогда не будешь счастливым вообще.
Поступайте наилучшим образом.
Никогда не нужно противостоять никому и ничему. Когда тебя толкают — тяни; когда тебя тянут — толкай.
Дело не в веровании, а в делании.
Лучший способ определить, куда ведет дорога — это запастись терпением и пройти по ней до конца.
Пусть тебя не заботит будущее, пока ты отчетливо не увидишь настоящее.
«Когда ты сидишь – сиди; когда ты стоишь – стой; чтобы ты не делал – не вихляй». Совершив выбор, следуй ему со всем своим духом.
Оставайся в настоящем. Ты ничего не можешь изменить в прошлом, а будущее никогда не будет приходить к тебе в точности таким, каким ты его представлял или ожидал увидеть.
Секрет счастья заключается не в бесконечных поисках, а в развитии способности радоваться малому!
Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен.
Таким образом, и относительно поэтов вот что я узнал в короткое время: не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям; ведь и эти тоже говорят много хорошего, но совсем не знают того, о чем говорят.
Уходя оттуда, я рассуждал сам с собою, что этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего в совершенстве не знаем, но он, не зная, думает, что что-то знает, а я коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю.
От смерти уйти нетрудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть.
Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?
Было бы ужасно, о мужи афиняне, если бы, после того как я оставался в строю, как и всякий другой, и подвергался опасности умереть тогда, когда меня ставили начальники, вами выбранные для начальства надо мною, – под Потидеей, Амфиполем и Делием, – если бы теперь, когда меня поставил сам бог, для того, думаю, чтобы мне жить, занимаясь философией, и испытывать самого себя и других, если бы теперь я испугался смерти или еще чего-нибудь и бежал из строя; это было бы ужасно, и тогда в самом деле можно было бы по справедливости судить меня за то, что я не признаю богов, так как не слушаюсь оракула, боюсь смерти и считаю себя мудрым, не будучи таковым, потому что бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь.
От этого обрушились на меня и Мелет, и Анит, и Ликон: Мелет, негодуя за поэтов, Анит – за ремесленников, а Ликон – за риторов.
Ведь судья посажен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд; и присягал он не в том, что будет миловать кого захочет, но в том, что будет судить по законам.
В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Ведь такой способ самозащиты и не вполне возможен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый легкий: не закрывать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше.
Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?
Итак, чтобы понять, что означает изречение бога, мне казалось необходимым пойти ко всем, которые слывут знающими что-либо.
Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом, что для меня смерть, если не грубо так выразиться, – самое пустое дело, а вот воздерживаться от всего беззаконного и безбожного – это для меня самое важное.
Эту известность, о мужи афиняне, получил я не иным путем, как благодаря некоторой мудрости.
Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со мною? Слышали вы это, о мужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать, как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми.
Желать вам всякого добра – я желаю, о мужи афиняне, и люблю вас, а слушаться буду скорее бога, чем вас, и, пока есть во мне дыхание и способность, не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу, говоря то самое, что обыкновенно говорю: о лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, – не заботишься и не помышляешь?
Сократ нарушает закон тем, что не признает богов, а признает богов. Ведь это же шутка!
Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же.
Впрочем, Мелет, ты достаточно показал, что никогда не заботился о юношах, и ясно обнаруживаешь свое равнодушие: тебе нет никакого дела до того самого, из-за чего ты привел меня в суд.
А когда спросят их, что он делает и чему он учит, то они не знают, что сказать, но, чтобы скрыть свое затруднение, говорят то, что вообще принято говорить обо всех любителях мудрости: он-де занимается тем, что в небесах и под землею, богов не признает, ложь выдает за истину.
Но вот уже время идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого неясно, кроме бога.
А на самом деле, о мужи, мудрым-то оказывается бог, и этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем для примера, все равно как если бы он говорил, что из вас, о люди, мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость.
И если что погубит меня, так именно это; не Мелет и не Анит, а клевета и недоброжелательство многих – то, что погубило уже немало честных людей, думаю, что и еще погубит. Не думайте, что дело на мне остановится!
Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со мною? Слышали вы это, о мужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать, как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми. Это ведь не лишено удовольствия. А делать это, говорю я, поручено мне богом и через прорицания, и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когдалибо еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать что-нибудь.
Может в таком случае показаться странным, что я подаю эти советы частным образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в вашем собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает какое-то чудесное божественное знамение; ведь над этим и Мелет посмеялся в своей жалобе. Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами.
В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает. Другого такого вам нелегко будет найти, о мужи, а меня вы можете сохранить, если вы мне поверите. Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита, и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только бог, жалея вас, не пошлет вам еще кого-нибудь.
А что я такой как будто бы дан городу богом, это вы можете усмотреть вот из чего: похоже ли на что-нибудь человеческое, что я забросил все свои собственные дела и сколько уже лет терпеливо переношу упадок домашнего хозяйства, а вашим делом занимаюсь всегда, обращаясь к каждому частным образом, как отец или старший брат, и убеждая заботиться о добродетели.
Желать вам всякого добра – я желаю, о мужи афиняне, и люблю вас, а слушаться буду скорее бога, чем вас, и, пока есть во мне дыхание и способность, не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу, говоря то самое, что обыкновенно говорю.
Про себя я знал, что я попросту ничего не знаю, ну а уж про этих мне было известно, что я найду их знающими много хорошего. И в этом я не ошибся: в самом деле, они знали то, чего я не знал, и этим были мудрее меня. Но, о мужи афиняне, мне показалось, что они грешили тем же, чем и поэты: оттого, что они хорошо владели искусством, каждый считал себя самым мудрым также и относительно прочего, самого важного, и эта ошибка заслоняла собою ту мудрость, какая у них была.
Ушел я и оттуда, думая, что превосхожу их тем же самым, чем и государственных людей.
И, клянусь собакой, о мужи афиняне, уж вамто я должен говорить правду, что я поистине испытал нечто в таком роде: те, что пользуются самою большою славой, показались мне, когда я исследовал дело по указанию бога, чуть ли не самыми бедными разумом, а другие, те, что считаются похуже, – более им одаренными.
Но и вам, о мужи судьи, не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах; тоже вот и моя судьба устроилась не сама собою, напротив, для меня очевидно, что мне лучше уж умереть и освободиться от хлопот.
Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол.
И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они – при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.
Немного не захотели вы подождать, о мужи афиняне, а вот от этого пойдет о вас дурная слава между людьми, желающими хулить наш город, и они будут обвинять вас в том, что вы убили Сократа, известного мудреца.
Я ведь отлично знаю, что, куда бы я ни пришел, молодые люди везде будут меня слушать так же, как и здесь; и если я буду их отгонять, то они сами меня выгонят, подговорив старших, а если я не буду их отгонять, то их отцы и домашние выгонят меня из-за них же.
Мне не раз приходилось видеть, как люди, казалось бы, почтенные проделывали во время суда над ними удивительные вещи, как будто они думали, что им предстоит испытать что-то ужасное, если они умрут; можно было подумать, что они стали бы бессмертными, если бы вы их не убили! Мне кажется, эти люди позорят город, так что и какой-нибудь чужеземец может заподозрить, что у афинян люди, которые отличаются доблестью и которых они сами выбирают на главные государственные и прочие почетные должности, ничем не отличаются от женщин.
Возможно, что кто-нибудь из вас рассердится, вспомнив о себе самом, как сам он, хотя дело его было и не так важно, как мое, упрашивал и умолял судей с обильными слезами и, чтобы разжалобить их как можно больше, приводил своих детей и множество других родных и друзей, а вот я ничего такого делать не намерен, хотя подвергаюсь, как оно может казаться, самой крайней опасности.
И не то чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и отвечать мне.
Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита, и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только бог, жалея вас, не пошлет вам еще кого-нибудь.
Таким образом, о мужи афиняне, я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от бога.
Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, молодого и старого, заботиться раньше и сильнее не о телах ваших или о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше, говоря вам: не от денег рождается доблесть, а от доблести бывают у людей и деньги и все прочие блага, как в частной жизни, так и в общественной.
Желать вам всякого добра – я желаю, о мужи афиняне, и люблю вас, а слушаться буду скорее бога, чем вас, и, пока есть во мне дыхание и способность, не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу, говоря то самое, что обыкновенно говорю: о лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, – не заботишься и не помышляешь?
Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол.
А что у многих явилось против меня сильное ожесточение, о чем я и говорил вначале, это, будьте уверены, истинная правда. И если что погубит меня, так именно это; не Мелет и не Анит, а клевета и недоброжелательство многих – то, что погубило уже немало честных людей, думаю, что и еще погубит.
Похоже, что он придумал загадку и пробует: заметит ли Сократ, наш мудрец, что я шучу и противоречу сам себе, или мне удастся провести и его, и прочих слушателей? Потому что мне кажется, что в своем обвинении он сам себе противоречит, все равно как если бы он сказал: Сократ нарушает закон тем, что не признает богов, а признает богов. Ведь это же шутка!
Так найдется ли кто-нибудь, кто желал бы скорее получать от ближних вред, чем пользу?
Ты, такой молодой, настолько мудрее меня, что тебе уже известно, что злые причиняют своим ближним какое-нибудь зло, а добрые – добро, а я, такой старый, до того невежествен, что не знаю даже, что если я кого-нибудь из близких сделаю негодным, то должен опасаться от него какого-нибудь зла, и вот такое-то великое зло я добровольно на себя навлекаю.
По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?
А на самом деле, о мужи, мудрым-то оказывается бог, и этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит.
Нечто подобное, как мне показалось, испытывают и поэты.
Потому что сам я, конечно, нимало не сознаю себя мудрым.
Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение ее отсюда в другое место, если верить тому, что об этом говорят.
Мне кажется, эти люди позорят город, так что и какой-нибудь чужеземец может заподозрить, что у афинян люди, которые отличаются доблестью и которых они сами выбирают на главные государственные и прочие почетные должности, ничем не отличаются от женщин.
Не думайте, что дело на мне остановится!
Услыхав это, стал я размышлять сам с собою таким образом: что бы такое бог хотел сказать и что это он подразумевает?
И если что погубит меня, так именно это.
Мелет, негодуя за поэтов, Анит – за ремесленников, а Ликон – за риторов.
Ну и что меня касается, то я и теперь, обходя разные места, выискиваю и допытываюсь по слову бога, не покажется ли мне кто-нибудь из граждан или чужеземцев мудрым, и, как только мне это не кажется, спешу поддержать бога и показываю этому человеку, что он не мудр. И благодаря этой работе не было.
Но, о мужи афиняне, мне показалось, что они грешили тем же, чем и поэты: оттого, что они хорошо владели искусством, каждый считал себя самым мудрым также и относительно прочего, самого важного, и эта ошибка заслоняла собою ту мудрость, какая у них была.
Таким образом, и относительно поэтов вот что я узнал в короткое время: не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожден.
На такую-то малость, думается мне, я буду мудрее, чем он, раз я, не зная чего-то, и не воображаю, что знаю эту вещь. Оттуда я пошел к другому, из тех, которые кажутся мудрее, чем тот, и увидал то же самое; и с тех пор возненавидели меня и сам он, и многие другие.
Каллий! Если бы твои сыновья родились жеребятами или бычками, то нам следовало бы нанять для них воспитателя, который бы усовершенствовал присущую им породу, и человек этот был бы из наездников или земледельцев; ну а теперь, раз они люди, кого думаешь взять для них в воспитатели? Кто бы это мог быть знатоком подобной доблести, человеческой или гражданской? Полагаю, ты об этом подумал, приобретя сыновей? Есть ли таковой, спрашиваю, или нет?
А все-таки я обращаюсь к ним с такою маленькою просьбой: если, о мужи, вам будет казаться, что мои сыновья, сделавшись взрослыми, больше заботятся о деньгах или еще о чем-нибудь, чем о доблести, отомстите им за это, преследуя их тем же самым, чем и я вас преследовал; и если они будут много о себе думать, будучи ничем, укоряйте их так же, как и я вас укорял, за то, что они не заботятся о должном и воображают о себе невесть что, между тем как на самом деле ничтожны. И, делая это, вы накажете по справедливости не только моих сыновей, но и меня самого. Но вот уже время идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого неясно, кроме бога.
А вот я вам скажу: похоже, в самом деле, что все это произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло.
И вы на меня не сердитесь, если я вам скажу правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен.
Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?
Ну и что меня касается, то я и теперь, обходя разные места, выискиваю и допытываюсь по слову бога, не покажется ли мне кто-нибудь из граждан или чужеземцев мудрым, и, как только мне это не кажется, спешу поддержать бога и показываю этому человеку, что он не мудр. И благодаря этой работе не было у меня досуга сделать что-нибудь достойное упоминания ни для города, ни для домашнего дела, но через эту службу богу пребываю я в крайней бедности.
На такую-то малость, думается мне, я буду мудрее, чем он, раз я, не зная чего-то, и не воображаю, что знаю эту вещь.
А вот я вам скажу: похоже, в самом деле, что все это произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло.
Не говоря уже о чести, мне кажется, что это и неправильно, о мужи, – просить судью и избегать наказания просьбою, вместо того чтобы разъяснять дело и убеждать. Ведь судья посажен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд; и присягал он не в том, что будет миловать кого захочет, но в том, что будет судить по законам. А потому и нам не следует приучать вас нарушать присягу, и вам не следует к этому приучаться, а иначе мы можем с вами одинаково впасть в нечестие.
Долго я недоумевал, что такое он хочет сказать; потом, собравшись с силами, прибегнул к такому решению вопроса: пошел я к одному из тех людей, которые слывут мудрыми, думая, что тут-то я скорее всего опровергну прорицание, объявив оракулу, что вот этот.
Началось у меня это с детства.
А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно – это вот я знаю.
Вот оно как бывает поистине, о мужи афиняне: где кто поставил себя, думая, что для него это самое лучшее место, или же поставлен начальником, там и должен переносить опасность, не принимая в расчет ничего, кроме позора, – ни смерти, ни еще чего-нибудь.
А на самом деле, о мужи, мудрым-то оказывается бог.
Припомним же сначала, в чем состоит обвинение, от которого пошла обо мне дурная молва, полагаясь на которую Мелет и подал на меня жалобу. Хорошо. В каких именно выражениях клеветали на меня клеветники? Следует привести их показание, как показание настоящих обвинителей: Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же. Вот в каком роде это обвинение.
Тогда я, единственный из пританов, восстал против нарушения закона, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, – в то время я думал, что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть заодно с вами, желающими несправедливого.
Кажется ли вам после этого, что я мог бы прожить столько лет, если бы занимался общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного человека, спешил бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как оно и следует?
Итак, чтобы понять, что означает изречение бога, мне казалось необходимым пойти ко всем, которые слывут знающими что-либо.
Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же.
Но вот уже время идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого неясно, кроме бога.
А рассудим-ка еще вот как – велика ли надежда, что смерть есть благо?
Ничто не мешает нам поболтать друг с другом, пока есть время.
В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь.
И вот я утверждаю, о мужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили.
И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду.
От смерти уйти нетрудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть.
Потому что ни на суде, ни на войне, ни мне, ни кому-либо другому не следует избегать смерти всякими способами без разбора.
И не то чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и отвечать мне и слушать то, что я говорю
Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами.
Таким образом, о мужи афиняне, я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от бога
Разумеется, он может убить, изгнать из отечества, отнять все права. Но ведь это он или еще кто-нибудь считает все подобное за великое зло, а я не считаю; гораздо же скорее считаю я злом именно то, что он теперь делает, замышляя несправедливо осудить человека на смерть.
Вот почему я могу вам сказать, афиняне: послушаетесь вы Анита или нет, отпустите меня или нет – поступать иначе, чем я поступаю, я не буду, даже если бы мне предстояло умирать много раз.
Итак, если гениев я признаю, как ты утверждаешь, а гении суть своего рода боги, то оно и выходит так, как я сказал, что ты шутишь и предлагаешь загадку, утверждая, что я не признаю богов и в то же время что я признаю богов, потому что гениев-то я по крайней мере признаю.
Вот именно, я говорю, что ты вообще не признаешь богов.
Не бывает ли, Мелет, точно так же не только относительно лошадей, но и относительно всех других животных?
– По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать? – Как раз это самое. – Большое же ты мне, однако, приписываешь несчастье. Но ответь-ка мне: кажется ли тебе, что так же бывает и относительно лошадей, что улучшают их все, а портит кто-нибудь один?
Вот видишь, Мелет, ты молчишь и не знаешь что сказать.
Вот вам, о мужи афиняне, правда, как она есть, и говорю я вам без утайки, не умалчивая ни о важном, ни о пустяках. Хотя я, может быть, и знаю, что через это становлюсь ненавистным, но это и служит доказательством, что я сказал правду и что в этом-то и состоит клевета на меня и таковы именно ее причины.