афоризм - это алгебра мыслей! (Георгий Александров)
цитата - мысль, исполняющая пируэт (Жорис де Брюйн)
фраза - это роман в одну строку (Леонид С. Сухоруков)
Зачем читаешь ты страницы Унылых, плачущих газет? Там утки и иные птицы В тебя вселяют ужас.— Нет, Внемли мой дружеский совет: Возьми ты объявлений пачку, Читай,— в них жизнь, в них яркий свет; «Куплю японскую собачку!» О дама нежная! Столицы Тебя взлелеяли! Корнет Именовал тебя царицей, Бела ты как вишневый цвет. Что для тебя кровавый бред И в горле пушек мяса жвачка,— Твоя мечта светлей планет: «Куплю японскую собачку». Смеживши черные ресницы, Ты сладко кушаешь шербет. Твоя улыбка как зарница, И содержатель твой одет В тончайший шелковый жилет, И нанимает третью прачку,— А ты мечтаешь, как поэт: «Куплю японскую собачку». Когда от голода в скелет Ты превратишься и в болячку, Пусть приготовят на обед Твою японскую собачку.
Озверевший зубр в блестящем цилиндре я Ты медленно поводишь остеклевшими глазами На трубы, ловящие, как руки, облака, На грязную мостовую, залитую нечистотами. Вселенский спортсмен в оранжевом костюме, Ты ударил землю кованым каблуком, И она взлетела в огневые пространства И несется быстрее, быстрее, быстрей... Божественный сибарит с бронзовым телом, Следящий, как в изумрудной чаше Земли, Подвешенной над кострами веков, Вздуваются и лопаются народы. О Полководец Городов, бешено лающих на Солнце, Когда ты гордо проходишь по улице, Дома вытягиваются во фронт, Поворачивая крыши направо. Я, изнеженный на пуховиках столетий, Протягиваю тебе свою выхоленную руку, И ты пожимаешь ее уверенной ладонью, Так что на белой коже остаются синие следы. Я, ненавидящий Современность, Ищущий забвения в математике и истории, Ясно вижу своими всё же вдохновенными глазами, Что скоро, скоро мы сгинем, как дымы. И, почтительно сторонясь, я говорю: «Привет тебе, Маяковский!»
На грязном небе выбиты лучами Зеленые буквы: «Шоколад и какао», И автомобили, как коты с придавленными хвостами, Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!»
Черные деревья растрепанными метлами Вымели с неба нарумяненные звезды, И краснорыжие трамваи, погромыхивая мордами, По черепам булыжников ползут на роздых.
Гранитные дельфины — разжиревшие мопсы — У грязного фонтана захотели пить, И памятник Пушкина1, всунувши в рот папиросу, Просит у фонаря: «Позвольте закурить!»
Дегенеративные тучи проносятся низко, От женских губ несет копеечными сигарами, И месяц повис, как оранжевая сосиска, Над мостовой, расчесавшей пробор тротуарами.
Семиэтажный дом с вывесками в охапке, Курит уголь, как денди сигару, И красноносый фонарь в гимназической шапке Подмигивает вывеске — он сегодня в ударе.
На черных озерах маслянистого асфальта Рыжие звезды служат ночи мессу... Радуйтесь, сутенеры, трубы дома подымайте — И у Дерибасовской есть поэтесса!
Здесь гулок шаг. В пакгаузах пустых Нет пищи крысам. Только паутина Подернула углы. И голубиной Не видно стаи в улицах немых. Крик грузчиков на площадях затих. Нет кораблей... И только на старинной Высокой башне бьют часы. Пустынно И скучно здесь, среди домов сырых. Взгляни, матрос! Твое настало время, Чтоб в порт, покинутый и обойденный всеми, Из дальних стран пришли опять суда. И красный флаг над грузною таможней Нам возвестил о правде непреложной, О вольном крае силы и труда.
Шумели и текли народы, Вскипела и прошла волна — И ветер Славы и Свободы Вздувал над войском знамена... И в каждой битве знак особый Дела героев освещал И страшным блеском покрывал Земле не преданные гробы... Была пора: жесток и горд, Безумно предводя бойцами, С железным топотом когорт Шел Цезарь галльскими полями... И над потоком желтой мглы И к облакам взметенной пыли Полет торжественный кружили Квирита медные орлы... И одноок, неукротимо, Сквозь пыль дорог и сумрак скал, Шел к золотым воротам Рима Под рев слоновий Ганнибал...
Текли века потоком гулким, И новая легла тропа, Как по парижским переулкам Впервые ринулась толпа,— Чтоб, как взволнованная пена, Сметая золото палат, Зеленой веткой Демулена Украсить стогны баррикад... И вот, возвышенно и юно, Посланницей высоких благ,— Взнесла Парижская Коммуна В деснице нищей красный флаг...
И знак особый выбирая У всех народов и времен, Остановились мы, не зная, Какой из них нам присужден... Мы не узнали... И над нами В туманах вспыхнула тогда, Сияя красными огнями, Пятиконечная звезда!..
Надтреснутых гитар так дребезжащи звуки, Охрипшая труба закашляла в туман, И бьют костлявые безжалостные руки В большой, с узорами, турецкий барабан...
У красной вывески заброшенной таверны, Где по сырой стене ползет зеленый хмель, Напившийся матрос горланит ритурнель, И стих сменяет стих, певучий и неверный.
Струится липкий чад над красным фонарем. Весь в пятнах от вина передник толстой Марты, Два пьяных боцмана, бранясь, играют в карты; На влажной скатерти дрожит в стаканах ром...
Береты моряков обшиты галунами, На пурпурных плащах в застежке - бирюза. У бледных девушек зеленые глаза И белый ряд зубов за красными губами...
Фарфоровый фонарь - прозрачная луна, В розетке синих туч мерцает утомленно, Узорчат лунный блеск на синеве затона, О полусгнивший мол бесшумно бьет волна...
У старой пристани, где глуше пьяниц крик, Где реже синий дым табачного угара, Безумный старый бриг Летучего Косара Раскрашенными флагами поник.
Литавры лебедей замолкли вдалеке, Затихли журавли за топкими лугами, Лишь ястреба кружат над рыжими стогами, Да осень шелестит в прибрежном тростнике.
На сломанных плетнях завился гибкий хмель, И никнет яблоня, и утром пахнет слива, В веселых кабачках разлито в бочки пиво, И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.
Над прудом облака жемчужны и легки, На западе огни прозрачны и лиловы. Запрятавшись в кусты, мальчишки-птицеловы В тени зеленых хвой расставили силки.
Из золотых полей, где синий дым встает, Проходят девушки за грузными возами, Их бедра зыблются под тонкими холстами, На их щеках загар как золотистый мед.
В осенние луга, в безудержный простор Спешат охотники под кружевом тумана. И в зыбкой сырости пронзительно и странно Звучит дрожащий лай нашедших зверя свор.
И Осень пьяная бредет из темных чащ, Натянут темный лук холодными руками, И в Лето целится и пляшет над лугами, На смуглое плечо накинув желтый плащ.
И поздняя заря на алтарях лесов Сжигает темный нард и брызжет алой кровью, И к дерну летнему, к сырому изголовью Летит холодный шум спадающих плодов.
В тучу, в гулкие потемки Губы выкатил рожок, С губ свисает на тесемке Звука сдавленный кружок. Оборвется пропыленный - И покатится, дрожа, На Поклонную, с Поклонной, Выше. Выше. На Можайск. Выше. Круглый и неловкий, Он стремится наугад, У случайной остановки Покачнется - и назад. Через лужи, чепез озимь, Прорезиненный, живой, Обрастающий навозом, Бабочками и травой, - Он летит, грозы предтеча, В деревенском блеске бус,
Он кусты и звезды мечет В одичалый автобус; Он хрипит неудержимо (Захлебнулся сгоряча!), Он обдаст гремучим дымом Вороненого грача. Молния ударит мимо Переплетом калача. Матерщинничает всуе, Ввинчивает в пыль кусты, Я за приступ голосую! Я за взятие! А ты? И выносит нас кривая, Раскачнувшись широко! Над шофер.м шаровая Молния, как яблоко.
Все открыто и промыто, Камни в звездах и росе, Извиваясь, в тучи влито Дыбом вставшее шоссе. Над последним косогором Никого. Лишь он один - Тот аквариум, в котором Люди, воздух и бензин. И, взывая, как оратор, В сорок лошадиных оил, Входит равным радиатор В сочетание светил. За стеклом орбиты, хорды, И, пригнувшись, сед и сер, Кривобокий, косомордый, Давит молнию шофер.
Я в него влюблена, А он любит каких-то соловьев... Он не знает, что не моя вина, То, что я в него влюблена Без щелканья, без свиста и даже без слов. Ему трудно понять, Как его может полюбить человек: До сих пор его любили только соловьи. Милый! Дай мне тебя обнять, Увидеть стрелы опущенных век, Рассказать о муках любви. Я знаю, он меня спросит: «А где твой хвост? Где твой клюв? Где у тебя прицеплены крылья?»— «Мой милый! Я не соловей, не славка, не дрозд... Полюби меня — ДЕВУШКУ, ПТИЦЕПОДОБНЫЙ и хилый... Мой милый!»
О Полдень, ты идешь в мучительной тоске Благословить огнем те берега пустые, Где лодки белые и сети золотые Лениво светятся на солнечном песке. Но в синих сумерках ты душен и тяжел — За голубую соль уходишь дымной глыбой, Чтоб ветер, пахнущий смолой и свежей рыбой, Ладонью влажною по берегу провел.
..И Пушкин падает в голубоватый Колючий снег. Он знает - здесь конец... Недаром в кровь его влетел крылатый, Безжалостный и жалящий свинец. Кровь на рубахе... Полость меховая Откинута. Полозья дребезжат. Леса и снег и скука путевая, Возок уносится назад, назад... Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова То, что влюбленному забыть нельзя,- Рассыпанные кудри Гончаровой И тихие медовые глаза. Случайный ветер не разгонит скуку, В пустынной хвое замирает край... ...Наемника безжалостную руку Наводит на поэта Николай! Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса Следит - упорно, взведены ль курки, Глядят на узкий пистолет Дантеса Его тупые, скользкие зрачки... И мне ли, выученному, как надо Писать стихи и из винтовки бить, Певца убийцам не найти награду, За кровь пролитую не отомстить? Я мстил за Пушкина под Перекопом, Я Пушкина через Урал пронес, Я с Пушкиным шатался по окопам, Покрытый вшами, голоден и бос. И сердце колотилось безотчетно, И вольный пламень в сердце закипал И в свисте пуль за песней пулеметной Я вдохновенно Пушкина читал! Идут года дорогой неуклонной, Клокочет в сердце песенный порыв... ...Цветет весна - и Пушкин отомщенный Все так же сладостно-вольнолюбив.
Осенней ловли началась пора, Смолистый дым повиснул над котлами, И сети, вывешенные на сваях, Колышутся от стука молотков. И мы следим за утреннею ловлей, Мы видим, как уходят в море шхуны, Как рыбаков тяжелые баркасы Соленою нагружены треской. Кто б ни был ты: охотник ли воскресный, Или конторщик с пальцами в чернилах, Или рыбак, или боец кулачный, В осенний день, в час утреннего лова, Когда уходят парусные шхуны, Когда смолистый дым прохладно тает И пахнет вываленная треска