Книга Сто лет одиночества — цитаты и афоризмы (300 цитат)

Колумбийский писатель Габриэль Гарсия написал большое количество произведений, но самым популярным из них стало Сто лет одиночества. При его выпуске тираж составлял очень маленькое количество, но сейчас книга стала настолько популярна, что ее копий по всему миру больше 2 миллионов. Сюжет книги раскрывает множество проблем, и сама по себе книга является фантастическим вымыслом с добавлением реальных картин мира. Книга Сто лет одиночества — цитаты и афоризмы в данной подборке.

Если не боишься Бога, бойся металлов.

Если не боишься Бога, бойся металлов.


«В мире творятся невероятные вещи, – говорил он Урсуле. – Даже рядом, на другом конце низины, каких только нет чудесных придумок, а мы тут живем, как стадо ослов».

«В мире творятся невероятные вещи, – говорил он Урсуле. – Даже рядом, на другом конце низины, каких только нет чудесных придумок, а мы тут живем, как стадо ослов».


Вместо того чтобы пороть чепуху, ты лучше бы занялся своими детьми, – отвечала она. – Посмотри на них, растут, как бурьян, по воле Господа Бога.

Вместо того чтобы пороть чепуху, ты лучше бы занялся своими детьми, – отвечала она. – Посмотри на них, растут, как бурьян, по воле Господа Бога.


К концу беседы полковник Херинельдо Маркес увидел в окно безлюдные улицы, стеклянные капли на миндальных деревьях и почувствовал, что тонет в одиночестве.

К концу беседы полковник Херинельдо Маркес увидел в окно безлюдные улицы, стеклянные капли на миндальных деревьях и почувствовал, что тонет в одиночестве.


Скажи ему, – усмехнулся полковник, – что умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно.

Скажи ему, – усмехнулся полковник, – что умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно.


Только испытывал жуткое желание бежать и в то же время хотел навсегда остаться в этой ожесточенной тиши и в этом страшном одиночестве.

Только испытывал жуткое желание бежать и в то же время хотел навсегда остаться в этой ожесточенной тиши и в этом страшном одиночестве.


«Ты теряешь человечность, Аурелиано, – сказал ему тут полковник Херинельдо Маркес, – и разлагаешься заживо».

«Ты теряешь человечность, Аурелиано, – сказал ему тут полковник Херинельдо Маркес, – и разлагаешься заживо».


Для науки нет расстояний, – вещал Мелькиадес. – Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли».

Для науки нет расстояний, – вещал Мелькиадес. – Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли».


И разочарование в сыне пробудило к нему сострадание, которого не было.

И разочарование в сыне пробудило к нему сострадание, которого не было.


Терзаясь этой загадкой, он так пылко лез ей в душу, что, ища для себя выгоду, нашел любовь, так старался овладеть ее сердцем, что полюбил сам.

Терзаясь этой загадкой, он так пылко лез ей в душу, что, ища для себя выгоду, нашел любовь, так старался овладеть ее сердцем, что полюбил сам.


Но у нас в семье еще никто не умер, – сказал он. – Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей


Он расспрашивал, где живет женщина, самая красивая на свете, и все матери вели его к своим дочерям.


Аурелиано Хосе было на роду написано познать с ней счастье, в котором ему отказала Амаранта, иметь от нее семерых сыновей и умереть от старости на ее руках, но ружейная пуля, которая вошла ему в спину и разворотила грудь, повиновалась неверному толкованию гадальных карт.


Он чувствовал себя измельченным, повторенным во множестве лиц и таким одиноким как никогда


Теперь же не только дети росли быстрее, но даже люди разучились чувствовать, как надо


Бывший духовный пастырь Фернанды писал ей, что младенец родился два месяца тому назад и что они позволили себе окрестить его именем Аурелиано в честь деда, ибо его мать рта не раскрыла, чтобы выразить свою волю. Вся душа у


Лучше умереть, чем видеть, как ты делаешься подонком.


Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед.


Теперь она уловила истинный смысл замкнутого круга, который проплывали золотые рыбки полковника Аурелиано Буэндии. Внешний мир скользил мимо, едва касаясь тебя, а мир внутренний ничем не омрачался.


«Господи Боже, – молила она. – Сделай нас такими же бедными, какими мы были, когда начали здесь строиться, ибо никогда не расплатиться нам на том свете за наши греховные траты». Ее мольбы были услышаны, но поняты не совсем точно.


Прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


Разноголосые птичьи концерты всех доводили до одури


Но не забывайте, что пока Бог дарует нам жизнь, мы остаемся вашими матерями, и будь вы хоть сто раз революционеры, мы имеем право спустить вам штаны и выпороть за проявленное к нам неуважение


«Лучший друг тот, кого нет на свете»


А потом – глубокую тишину, пахнувшую растоптанными цветами.


Он думал о людях без всякой сентиментальности, беспощадно подводя итоги своей жизни, начиная понимать, что в действительности очень любит тех, кого так сильно ненавидел


Будь спокоен, – ухмылялся тот. – Умереть труднее, чем кажется


– Бессовестный, – сказала она Амаранте. – Говорит, из-за меня умирает, будто по моей вине у него понос.


Для нее день отъезда означил дату ее истинного рождения. Для Аурелиано Второго это было одновременно и началом и концом его счастья.


И потому стал выглядеть хилым, как вегетарианец.


Когда родился сын Аурелиано от Пилар Тернеры и был принят в семью, крещен в отчем доме и наречен Аурелиано Хосе, Ремедиос решила, что он будет ее старшим сыном


Аурелиано, со своей стороны, обрел в жене смысл жизни, ради которого стоило жить


Тебя расстреливаю не я. Тебя расстреливает революция.


Жестокая сосредоточенность вознаградила его душевным покоем.


секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством


Поэтому его совсем не манил путь на восток, который мог привести только в прошлое


Счастливый ты, что знаешь, – заметил он. – Я вот, например, только сейчас понял, что дерусь за себя. Гордыня точит.


Забыть все, чему он учил их, о мире и человеческих душах, послать в задницу Горация и всюду, где бы они ни оказались, всегда помнить, что прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


По сути, старуха обманывала себя, стараясь научить ее семейному счастью, ибо была уверена, что нет на земле такого мужчины, который, удовлетворив страсть, мог бы смириться, хотя бы на день, с такой ее нерадивостью, которая была выше всякого понимания.


Он бежал от нее, пытаясь покончить с мыслями о ней не только при помощи сотен километров, но и посредством той пьянящей жестокости, которую его товарищи называли отвагой, но чем больше он пачкал ее образ грязью войны, тем больше война ему напоминала Амаранту.


Раздираемый двумя ностальгиями, каждая из которых отражалась в другой как в зеркале, он потерял свое чудесное ощущение ирреальности и дошел до того, что стал советовать им всем уехать из Макондо, забыть все, чему он учил их, о мире и человеческих душах, послать в задницу Горация и всюду, где бы они ни оказались, всегда помнить, что прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


Вместо того чтобы пороть чепуху, ты лучше бы занялся своими детьми, – отвечала она. – Посмотри на них, растут, как бурьян, по воле Господа Бога.


Это сближение двух единокровных одиноких нелюдимов отнюдь не было дружбой, но помогало обоим легче переносить то непомерное одиночество, которое одновременно и разделяло их, и объединяло.


Сухая тыква, начиненная камнями.


Она никогда не брала плату за услуги. Никогда не отказывала в просьбах, как не отказывала бесчисленным мужчинам, которые шли к ней даже на закате ее бабьего века, не давая ей ни денег, ни любви и лишь иногда доставляя удовольствие.


Объявила бессрочный траур – без покойника, но по пустым надеждам, от которых должны избавиться обе дочери.


умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно.


Нет такого унижения, которого не заслужила бы любовница,


Дон Аполинаро Москоте, благодушный правитель Макондо, чья деятельность по скудности средств сводилась к содержанию двух полицейских, вооруженных дубинками, был властью чисто декоративной


– Вы не либерал и либералом от вас не пахнет, – сказал Аурелиано ровным голосом. – Вы обыкновенный душегуб.


Деревянные коттеджи, тенистые террасы, где тихими вечерами играли в карты, были, казалось, заранее снесены тем предреченным ураганом, который годы спустя сотрет Макондо с лица земли.


Так они жили в ускользающей действительности, которая на мгновение останавливалась словами, чтобы тут же бесследно исчезнуть, как только забудется смысл написанного


В августе, когда зима превращается в вечность


Вновь вспыхнувшая страсть была такой нестерпимой, что, случалось, они только сядут за стол обедать, как вдруг, молча взглянув друг другу в глаза, прихлопнут кастрюли крышками и бегут в спальню умирать от голода и от любви.


Смерть грозила ему на каждом шагу, хватала за штанину, но никак не решалась добить


Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


Ни в чем не повинный желтый поезд, которому предстояло привезти в Макондо столько сомнений и бесспорных истин, столько радостей и неудач, столько перемен, бедствий и тоски по прошлому


Мир был таким первозданным, что многие вещи не имели названия и на них просто тыкали пальцем.


за обеденным столом можно любить так же, как в постели,


– Дело в том, – вздохнула она, – что наш мир потихоньку кончается и этих чудес уже нет.


Почти голая кровать перестала быть местом любовных баталий и превратилась в прибежище для доверительных бесед.


Урсула прокляла день и час, когда ей вздумалось купить пианолу, запретила уроки вышивания и объявила бессрочный траур – без покойника, но по пустым надеждам, от которых должны избавиться обе дочери.


а какой-то насос вытягивал из сердца горькие воспоминания; был там и пластырь, к которому липло потерянное время


Они проводили долгие часы в молчании, довольствуясь обществом друг друга, но если Амаранта наслаждалась тем, что огонь его преданности не угасает, он никак не мог разобраться в тайных намерениях ее непостижимого сердца.


Он думал о людях без всякой сентиментальности, беспощадно подводя итоги своей жизни, начиная понимать, что в действительности очень любит тех, кого так сильно ненавидел.


Скоро на старика стали смотреть, как на одно из этих никчемных допотопных существ, которые, словно тени, бродят по комнатам, волоча ноги, громко вспоминая добрые старые времена, и о которых никто не печется и не вспоминает до того дня, когда рассвет застанет их мертвыми в своей постели.


Немного погодя, когда столяр снимал мерки для гроба, они увидели, что за окном моросит дождик из крохотных желтых цветов. Всю ночь цветы падали на городок тихими крупными звездами, и запорошили все крыши, и завалили двери, и удушили животных, ночевавших в открытых загонах. Столько цветов рассыпало небо, что наутро весь город был устлан плотным живым ковром, и надо было браться за грабли и лопаты, чтобы расчистить путь для похоронной процессии.


Хосе Аркадио Буэндия и Мелькиадес стряхивали пыль со своей старой дружбы.


«Господи Боже, – молила она. – Сделай нас такими же бедными, какими мы были, когда начали здесь строиться, ибо никогда не расплатиться нам на том свете за наши греховные траты».


Единственно действенный способ борьбы, – говорил он, – насилие».


Но, сказать по правде, она всего лишь облегчала душу, потому что супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести.


самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


Родишь игуан, станем растить игуан, – сказал он. – Но в этой деревне из-за тебя больше не будет покойников.


Пусть хоть поросята рождаются, лишь бы не хрюкали, а говорили»


с этого дня она кошечкой свернулась в тепле его подмышки.


мир навсегда погружался в печаль.


В эту же минуту Макондо вздрогнул от жутко пронзительного свиста и неслыханно громкого пыхтенья. В предыдущие недели под городом копошились какие-то люди, укладывавшие шпалы и рельсы, но никто не обращал на них внимания, думая, что это новая затея цыган, которые возвращались со своими столетней давности свистульками и никому не интересными пищалками, про


Он взглянул в окно, увидел на солнечном огороде двух босоногих мальчишек, и ему почудилось, что они появились на свет только сейчас, рожденные вдруг упреком Урсулы.


Он почувствовал напряжение всех ее жилок, пульс ее несчастья и влажную ладонь с линией жизни, усеченной в основании большого пальца по воле смерти


зачем надо впадать в такую крайность, как война, из-за вещей, которых нельзя потрогать руками.


Самым удивительным в ее стремлении к простоте было то, что чем больше она пренебрегала модой, предпочитая удобство, и чем решительнее отвергала условности, повинуясь душевным порывам, тем невольно еще сильнее кружила голову людям своей бесподобной красотой и сводила мужчин с ума своим пренебрежительным отношением к ним.


Он почувствовал напряжение всех ее жилок, пульс ее несчастья и влажную ладонь с линией жизни, усеченной в основании большого пальца по воле смерти.


Но, сказать по правде, она всего лишь облегчала душу, потому что супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести


Аурелиано – второй сын – стал первым существом, родившимся в Макондо, и в этом марте ему исполнялось шесть лет. Он был тих и нелюдим. Заплакал еще во чреве матери и родился с открытыми глазами. Когда ему отрезали пуповину, он крутил головой, оглядывая вещи в комнате, и всматривался в лица людей с любопытством, но без всякого удивления.


Когда же он действительно скончался у нее под окном, Ремедиос Прекрасная утвердилась в своем изначальном мнении. – Вот видите, – сказала она. – Совсем совесть потерял. Нашел место.


Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


Надо только суметь разбудить ее душу


Он расспрашивал, где живет женщина, самая красивая на свете, и все матери вели его к своим дочерям


«Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу».


Когда молодой начальник стражи объяснился ей в любви, она отвергла его просто потому, что ее удивила его наглость. – Бессовестный, – сказала она Амаранте. – Говорит, из-за меня умирает, будто по моей вине у него понос. Когда же он действительно скончался у нее под окном, Ремедиос Прекрасная утвердилась в своем изначальном мнении. – Вот видите, – сказала она. – Совсем совесть потерял. Нашел место.


Она поняла, что полковник Аурелиано Буэндия разлюбил семью не потому, что очерствел на войне, как ей раньше думалось, а потому, что никогда никого не любил – ни свою супругу Ремедиос, ни бесчисленных женщин одной ночи, прошедших через его жизнь, ни тем более своих сыновей. Ей стало ясней ясного, что воевал он всю свою жизнь не за высокие идеалы, как все думали, и не усталость заставила его отказаться от верной победы, как все думали, а всего-то обыкновенная греховная чванливость, которая принесла ему и победы, и поражения. Урсула пришла к выводу, что этот ее сын, ради которого она жизнь бы отдала, просто был человеком, не способным любить. О


«Для науки нет расстояний, – вещал Мелькиадес. – Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли».


Он искал ее в мастерской сестер, за занавесками ее окон, в приемной ее отца, но находил только в своих мечтах, которыми заполнял свое страшное одиночество.


В спальне ее ждали Петронила Игуаран в пышнейшем кринолине и в жакете, расшитом стеклярусом, готовая нанести очередной визит, и Транкилина Мария Миньята Алакоке Буэндия, ее парализованная бабушка, которая восседала в кресле-качалке и обмахивалась павлиньим пером, и был там ее прадед Аурелиано Аркадио Буэндия в маскарадном мундире гвардейца вице-короля, и были там Аурелиано Игуаран, ее отец, сочинивший молитву, чтобы личинки оводов высыхали и падали с коров, и ее запуганная мать, и двоюродный брат с поросячьим хвостиком, и Хосе Аркадио Буэндия, и его покойные сыновья, и все они сидели на стульях, расставленных вдоль стен, будто не в гости пришли, а на похороны.


– Но у нас в семье еще никто не умер, – сказал он. – Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


Амаранта заперлась в спальне, чтобы до смерти оплакивать свое одиночество, после того как ответила решительным отказом упорному обожателю.


Ворошила в своей душе остывший пепел былой страсти.


Старшему из сыновей, Хосе Аркадио, исполнилось четырнадцать лет.


Любовное пекло становится раем только в постели.


Ибо ветвям рода, приговоренного к ста годам одиночества, не дано повториться на земле.


Хосе Аркадио Буэндия отказался, ибо, как он заявил, никогда не видел смысла в борьбе двух противников, если у них нет принципиальных разногласий.


От сомнения к признанию и наоборот.


Амаранта пришла на кухню и положила руку на угли в печи и держала, пока боль стала такой, что уже ничего не чувствовалось, кроме тошнотворного запаха паленого мяса. Таково «ослиное лекарство» отугрызений совести. Несколько дней она ходила по дому, держа руку в чаше с яичным белком, а когда ожоги зажили, казалось, что яичный белок исцелил и ее сердечные раны. Единственный неизгладимый след, который оставила трагедия, была черная креповая повязка, которую она надела на обожженную руку и носила до самой смерти.


Макондо был тогда небольшим поселком из двадцати глинобитных, с камышовыми кровлями домишек, стоявших на берегу реки, которая несла свои прозрачные воды по ложу из белых, гладких и огромных, как доисторические яйца, валунов. Мир был таким первозданным, что многие вещи не имели названия и на них просто тыкали пальцем. Каждый год в марте месяце лохмотное цыганское племя ставило свой шатер близ поселка, и под звонкое дребезжание бубнов и визготню свистулек пришельцы показывали жителям новейшие изобретения. Вначале они привезли магнит. Коренастый цыган с кудлатой бородой и воробьиными руками-лапками назвал свое имя – Мелькиадес – и стал демонстрировать обомлевшим зрителям не что иное, как восьмое чудо света, сотворенное, по его словам, учеными-алхимиками из Македонии. Цыган ходил из дома в дом, потрясая двумя брусками железа, и люди вздрагивали от ужаса, видя, как тазы, кастрюли, жаровни и ухваты подпрыгивают на месте, как поскрипывают доски, с трудом удерживая рвущиеся из них гвозди и болты, а вещицы, давным-давно исчезнувшие, объявляются именно там, где все было перерыто в их поисках, и скопом несутся к волшебному железу Мелькиадеса. «Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу». Хосе Аркадио Буэндия, чье необузданное воображение превосходило чудотворный гений самой природы и даже силу магии и волшебства, подумал, что неплохо было бы приспособить это в общем никчемное открытие для выуживания золота из земли. Мелькиадес, будучи человеком порядочным, предупредил: «Ничего не получится». Но Хосе Аркадио Буэндия тогда еще не верил в порядочность цыган и променял своего мула и нескольких козлят на две намагниченные железки. Урсула Игуаран, его жена, хотела за счет домашней скотины увеличить скромный семейный достаток, но все ее уговоры были напрасны. «Скоро золотом дом завалим, девать будет некуда», – отвечал муж. Несколько месяцев кряду он усердно отстаивал неопровержимость своих слов. Шаг за шагом прочесывал местность, даже русло реки, таща за собой на веревке два железных бруска и повторяя громким голосом заклинание Мелькиадеса. Единственное, что ему удалось обнаружить в недрах земных, были насквозь проржавевшие военные доспехи пятнадцатого века, глухо звякавшие при постукивании, как сухая тыква, начиненная камнями. Когда Хосе Аркадио Буэндия и его четверо помощников разобрали находку на части, под латами оказался белесый скелет, на темных позвонках которого болталась ладанка с женским локоном.


Они были счастливые жених и невеста в веселом кипении толпы и даже стали подумывать, что любовь – это вроде бы чувство более степенное и глубокое, чем сумасшедшее, но скоротечное блаженство их тайных ночей.


– Умереть труднее, чем кажется»


Родился в мерзости, мерзавцем и помру


В ту пору состоялась вторая ассамблея мятежных военачальников. Собрался разный люд: идеалисты, карьеристы, авантюристы, отбросы общества и даже самые обыкновенные преступники. Был там и старый чиновник-консерватор, растративший казенные деньги и переметнувшийся к мятежникам, чтобы скрыться от правосудия


В общем, долгожданная встреча, к которой оба заготовили массу вопросов и даже почти знали на них ответы, снова свелась к обмену обычными словами.


Но она никак не могла свыкнуться с мыслью, что мальчик, ушедший с цыганами, стал вот этим неотесанным верзилой, который за обедом съедает полпоросенка и от кишечных выхлопов которого вянут цветы. Нечто подобное испытывали и остальные домочадцы. Амаранта не могла скрыть отвращения, которое у нее вызывало его смачное рыгание за столом


Вы не либерал и либералом от вас не пахнет, – сказал Аурелиано ровным голосом. – Вы обыкновенный душегуб.


до праздника, утонув в ворохах колков и молоточков, путаясь в витках струн, которые, выпрямляясь с одной стороны, тут же скручивались с другой, он кое-как собрал инструмент.


не ведая, что поискам потерянных вещей мешают людские неистребимые привычки и потому всегда так трудно найти то, что ищешь.


Но при всей своей глубокой мудрости и непостижимой сути он был плоть от плоти земных существ, застрявших в сетях проблем обыденной жизни.


Окунувшись в действительность, которая теперь казалась ему более фантастичной, чем необъятный мир собственного воображения


Таковы были последние остатки прошлого, чья гибель не завершалась, ибо прошлое погибало, будто колеблясь, подтачивая себя изнутри, исчерпывая себя ежеминутно, но не будучи в состоянии исчерпаться раз и навсегда.


Мир был таким первозданным, что многие вещи не имели названия и на них просто тыкали пальцем.


время не идет вперед, как она только что сама подметила, а движется по кругу


Он продолжал жить у Петры Котес, но ежедневно навещал Фернанду, а порой оставался дома обедать, и в его личной жизни все встало с ног на голову: он превратился в мужа своей любовницы и возлюбленного своей жены.


Уверенность в том, что наконец-то он воюет за свое собственное освобождение, а не за абстрактные идеалы, за лозунги, которые политикам при желании ничего не стоит вывернуть наизнанку, наполняла его безудержным энтузиазмом.


Что-то в нем дрогнуло, что-то необъяснимое и бесповоротное вырвало из настоящего времени и вернуло в непознанную область воспоминаний


Заблудившись в дебрях одиночества своей необъятной власти, он потерял путеводную нить.


Теперь единственная разница между либералами и консерваторами состоит в том, что либералы ходят молиться к пятичасовой мессе, а консерваторы – к восьмичасовой


Зачем тратить столько слов, чтобы объяснить то, что чувствует человек на войне, если достаточно одного слова: страх.


«Наша земля кругла, как апельсин».


Если надо, чтобы я умерла, лишь бы остаться здесь, я умру.


Если надо быть кем-то, я стал бы либералом, – сказал он, – потому что консерваторы – жулики.


Hoc est simplicissimum, – был ответ. – Потому что я – безумец.


выборы – сплошной фарс. «Единственно действенный способ борьбы, – говорил он, – насилие».


Ему надо было тридцать два раза начинать гражданскую войну, надо было подвергать испытанию все свои договоры со смертью и, подобно свинье, вываляться в грязи славы, чтобы с почти сорокалетним опозданием понять преимущества прямодушия.


Когда он вышел на воздух, синий от рассветной дымки, его лицо повлажнело, как на той, на прошлой заре, и только тогда он понял, почему велел привести приговор в исполнение на дворе казармы, а не у кладбищенской стены. Расстрельная команда, выстроенная перед дверью, приветствовала его, как главу государства.


Женщина невольно скользнула взглядом по телу Хосе Аркадио и в немом восхищении уставилась туда, где дремал его величественный зверь.


понадобились долгие годы страданий и лишений, чтобы убедиться в преимуществах одиночества, и она была не в состоянии отказаться от него в обмен на старость, тревожимую ласками мнимого милосердия.


хватать ртом воздух, не выдыхая, и рвала сердце из груди, и открыла ему, отчего мужчины страшатся смерти


Много лет спустя, на смертном одре, Аурелиано Второй вспомнит тот дождливый июньский день, когда он вошел в спальню взглянуть на своего первенца. Хотя ребенок был хилым и плаксивым, будто и не из рода Буэндия, отец сразу, без всяких раздумий, дал ему имя


Они были не просто мать и сын, скорее – товарищи по одиночеству


Когда он в совершенстве овладел знаниями и инструментами, у него появилось блаженное ощущение необъятности пространства, что позволяло ему плавать по незнакомым морям и океанам, бывать на необитаемых землях и вступать в сношения с восхитительными созданиями, не покидая своего научного кабинета


– Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


Заблудившись в дебрях одиночества своей необъятной власти, он потерял путеводную нить.


Посмотри на них, растут, как бурьян, по воле Господа Бога.


Амаранта вздыхала, смеялась и мечтала о второй родине с прекрасными женщинами и мужчинами, которые лепечут по-детски, и о древних городах, от былого величия которых остались только коты, бродящие среди развалин


Макондо праздновал возвращение воспоминаний, Хосе Аркадио Буэндия и Мелькиадес стряхивали пыль со своей старой дружбы. Цыган был намерен здесь поселиться. Он действительно побывал за порогом смерти, но возвратился назад, ибо не мог стерпеть одиночества.


Внешний мир скользил мимо, едва касаясь тебя, а мир внутренний ничем не омрачался.


Мужчинам нужно больше, чем ты думаешь, – говорила она загадочно. – Надо и жарить-парить не переставая, и убирать грязь не переставая, и страдать по мелочам не переставая, помимо всего того, о чем ты думаешь»


– В этом городе мы обходимся без бумаг, – сказал он, не теряя присутствия духа. – Зарубите себе на носу: нам не нужен никакой управитель, мы сами прекрасно здесь управляемся.


принести себя в жертву показной добропорядочности


Все они одинаковы, – причитала Урсула. – Вначале растут тихо-мирно, послушные, скромные, кажется, муху не обидят, а как борода полезет, пиши пропало».


– Как жизнь, полковник? – спрашивал прохожий. – Да вот, – отвечал он. – Жду своих похорон.


Теперь же не только дети росли быстрее, но даже люди разучились чувствовать, как надо.


полковник Аурелиано Буэндия продолжал верить и повторять, будто Ремедиос Прекрасная – самый здравомыслящий человек из всех, кого он знал, и что она на каждом шагу доказывает это своей поразительной способностью плевать на всех и на все


Урсула умерла на рассвете в страстной четверг


Так что Аурелиано и Габриель стали еще и сообщниками, единомыслие которых скреплялось действительно имевшими место событиями, в которые никто не верил и которые до такой степени были неотделимы от существования двух друзей, что обоих не накрыла откатная волна прибоя, не оставившая от конченого мира ничего, кроме ностальгии по прошлому.


Либералы, говорил коррехидор, это масоны, плохие люди, готовые вешать на деревья священников, позволить гражданский брак и развод, наделить незаконнорожденных такими же правами, как и законных детей, и разорвать страну на куски, объявить ее федерацией, чтобы не было никакой высшей власти. Консерваторы, которые получили власть непосредственно от Бога, напротив, борются за строгий порядок в обществе и за крепкие семейные устои; они всегда были защитниками веры Христовой и единой верховной власти и не намерены позволить, чтобы страну разобрали на автономные части.


Ее сердце из отвердевшего пепла не поддавалось самым сильным ударам повседневности, но уступило первому натиску ностальгии. Потребность грустить с годами превратилась в губительную привычку. Норов ее смягчился в одиночестве.


Командуйте на своей войне, а в моем доме командую я.


Под крылом упоительной безнаказанности в дни всенародной вакханалии Хосе Аркадио и Пилар Тернера тоже чувствовали себя на седьмом небе. Они были счастливые жених и невеста в веселом кипении толпы и даже стали подумывать, что любовь – это вроде бы чувство более степенное и глубокое, чем сумасшедшее, но скоротечное блаженство их тайных ночей.


Фернанда же, напротив, искала его на своих каждодневных путях, не ведая, что поискам потерянных вещей мешают людские неистребимые привычки и потому всегда так трудно найти то, что ищешь.


В мире творятся невероятные вещи, – говорил он Урсуле. – Даже рядом, на другом конце низины, каких только нет чудесных придумок, а мы тут живем, как стадо ослов


что секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством


древних городах, от былого величия которых остались только коты, бродящие среди развалин.


Отец всегда оставался безучастным и равнодушным к жизни своих сыновей, отчасти потому, что считал детство периодом умственной неполноценности, отчасти потому, что всегда был целиком поглощен собственными химерическими затеями.


она приняла видимое за подлинное


Но у нас в семье еще никто не умер, – сказал он. – Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


Он действительно побывал за порогом смерти, но возвратился назад, ибо не мог стерпеть одиночества.


Коренастый цыган с кудлатой бородой и воробьиными руками-лапками назвал свое имя – Мелькиадес


Спасся от пеллагры в Персии, от цинги в Малайзии, от проказы в Александрии, от бери-бери в Японии, от бубонной чумы в Мадагаскаре


Он думал о людях без всякой сентиментальности, беспощадно подводя итоги своей жизни, начиная понимать, что в действительности очень любит тех, кого так сильно ненавидел.


белесый скелет, на темных позвонках которого болталась ладанка с женским локоном.


Именно в это время он приобрел привычку разговаривать сам с собой, прохаживаясь по дому и никого не замечая


секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством.


Как жизнь, полковник? – спрашивал прохожий. – Да вот, – отвечал он. – Жду своих похорон.


Не было у мужчин из рода Буэндия от нее сокровенных тайн, потому что вековой карточный и жизненный опыт убедил ее, что история этой семьи – сцепление неизбежных повторов, кружение колеса, которому вовеки б не остановиться, если бы не подгнивала ось, все быстрее, все неизбежнее.


И его мысли так просветлели, что можно было читать их вдоль и поперек


Его ничто не интересовало из виденного по пути, возможно, потому, что вспоминать – для сравнения – было не о чем, а безлюдные улицы и пустые дома выглядели так, как он их себе представлял в ту пору, когда отдал бы душу, лишь бы на них посмотреть.


несуразная смерть не позволит ему узнать, чем закончится все то, что он не успел сделать.


В этом не знавшем первородного греха раю тишины и сырости, где сапоги тонули в маслянистых дымящихся лужах, а мачете крошили золотистых саламандр и кровоточащие ирисы, людей одолевали воспоминания о давным-давно позабытом.


время не идет вперед, как она только что сама подметила, а движется по кругу.


дождя. Людская безучастность спорила с жаждой забвения


Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли»


Однако когда она приходила к ним – болтливая, беспечная вертихвостка – ему не надо было унимать волнение крови, ибо эта женщина, чей взрывчатый смех заставлял вспархивать голубей, не имела никакого отношения к той неведомой силе, которая принуждала его


В действительности он был просто очковтиратель.


давно исчезнувшие, объявляются


время не идет вперед, как она только что сама подметила, а движется по кругу.


Он чувствовал себя измельченным, повторенным во множестве лиц и таким одиноким как никогда.


– Если не боишься Бога, бойся металлов.


все Аурелиано были нелюдимы, но очень сметливы, то все Хосе Аркадио были порывисты и решительны, но отмечены печатью трагизма.


Он никак не проявлял себя до того дня, одиннадцатого октября, когда добрался до дверей на улицу посмотреть на проходящий мимо цирк.


Теперь она уловила истинный смысл замкнутого круга, который проплывали золотые рыбки полковника Аурелиано Буэндии. Внешний мир скользил мимо, едва касаясь тебя, а мир внутренний ничем не омрачался.


«Мы живем столь тихо и мирно, что даже смерть нас стороной обходит


супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести.


Слово честного человека? – Слово врага, – сказал Хосе Аркадио Буэндия. И добавил уныло: – Потому что, сказать по правде, мы с вами остаемся врагами.


– Родишь игуан, станем растить игуан, – сказал он. – Но в этой деревне из-за тебя больше не будет покойников.


Подобный энциклопедический фатализм положил начало большой дружбе. Аурелиано каждый день встречался с четырьмя спорщиками, которых звали Альваро, Херман, Альфонсо и Габриель, – его первыми и последними друзьями в жизни.


Неуверенность в своем будущем направляла их думы к прошлому.


зло таится не в мире, а в каком-то темном уголке непознаваемой души


Главное – не сбиться с намеченного пути».


Как-то ночью, незадолго до рождения первенца, Фернанда поняла, что муж втайне от нее снова разделяет ложе с Петрой Котес. – Да это так, – признался он. И объяснил с унылым смирением: – Ничего не поделать. Скотина ведь должна плодиться.


Первый в роду был привязан к дереву, а последнего съедят муравьи».


– Нет, Аурелиано, – отвечал он. – Лучше умереть, чем видеть, как ты делаешься подонком.


Она пригласила его к себе этой ночью


Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу»


супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести


Видя, как он налаживает запоры и разбирает часы, Фернанда спрашивала себя, не впадает ли он в грех созидания во имя разрушения, как некогда полковник Аурелиано Буэндия со своими золотыми рыбками, Амаранта со своим саваном и пуговицами, Хосе Аркадио Второй с пергаментами и Урсула с ее воспоминаниями.


Зачем тратить столько слов, чтобы объяснить то, что чувствует человек на войне, если достаточно одного слова: страх.


Он сделал последнюю попытку разыскать в своем сердце место, где скисают все его добрые чувства, и не нашел.


потому что супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести.


«И не надо со мной прощаться, – добавил он, сдерживая волнение. – Не просите за меня никого и не унижайтесь ни перед кем. Думайте, что меня расстреляли уже давным-давно». Урсула закусила губу, чтобы не плакать.


Стекло можно использовать как боевое оружие.


– Странный вы народ, мужчины, – сказала она, не зная, о чем говорить. – Занимаетесь тем, что бьете священников, а сами дарите молитвенники.


Однако прежде чем взглянуть на последний стих, он уже понял: ему никогда не покинуть эту комнату, ибо было предречено, что зеркальный (или зазеркальный) город будет снесен ураганом и стерт из памяти людей в ту самую минуту когда Аурелиано Вавилонья закончит чтение пергамента, и что все написанное в них неповторимо отныне и навеки, ибо ветвям рода, приговоренного к ста годам одиночества, не дано повториться на земле.


Что-то в нем дрогнуло, что-то необъяснимое и бесповоротное вырвало из настоящего времени и вернуло в непознанную область воспоминаний.


Карантин оказался таким действенным, что в один прекрасный день все стали воспринимать чрезвычайное положение как жизнь вполне естественную, которая вошла в свою колею, работа снова наладилась, и никто не вспоминал о никчемной привычке спать.


Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу».


секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством.


Когда будем одни, зажжем лампу, чтобы видеть друг друга, и я смогу кричать так, как захочется, и никто нос не сунет, а ты будешь говорить мне на ухо всякие сладкие гадости, все, что надумаешь.


Урсула возразила тихо, но твердо:– Если надо, чтобы я умерла, лишь бы остаться здесь, я умру.


Когда он в совершенстве овладел знаниями и инструментами, у него появилось блаженное ощущение необъятности пространства, что позволяло ему плавать по незнакомым морям и океанам, бывать на необитаемых землях и вступать в сношения с восхитительными созданиями, не покидая своего научного кабинета.


Боже милостивый! – воскликнула она, будто воочию увидела всю картину. – Сколько сил на тебя положено, а ты живешь тут свинья свиньей!


-то бок о бок и узнал про них мн


Посвящается Хоми Гарсии Аскот и Марии Луизе Элио


«Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу».


Но при всей своей глубокой мудрости и непостижимой сути он был плоть от плоти земных существ, застрявших в сетях проблем обыденной жизни.


Узнав голос прабабки, он качнул головой к двери, выдавил подобие улыбки и, не зная того, повторил давние слова Урсулы. – Чего ты хочешь, – пробурчал он. – Время-то идет.– Так-то оно так, – сказала Урсула, – да не совсем. И тут она сообразила, что сама повторила слова полковника Аурелиано Буэндии, произнесенные им в камере смертников, и снова содрогнулась от лишнего подтверждения того, что время не идет вперед, как она только что сама подметила, а движется по кругу.


«Мужчинам нужно больше, чем ты думаешь, – говорила она загадочно. – Надо и жарить-парить не переставая, и убирать грязь не переставая, и страдать по мелочам не переставая, помимо всего того, о чем ты думаешь»


Но при всей своей глубокой мудрости и непостижимой сути он был плоть от плоти земных существ, застрявших в сетях проблем обыденной жизни


Так они жили в ускользающей действительности, которая на мгновение останавливалась словами, чтобы тут же бесследно исчезнуть, как только забудется смысл написанного.


«Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу»


Помни, кум, – сказал он. – Тебя расстреливаю не я. Тебя расстреливает революция.


Таковы были последние остатки прошлого, чья гибель не завершалась, ибо прошлое погибало, будто колеблясь, подтачивая себя изнутри, исчерпывая себя ежеминутно, но не будучи в состоянии исчерпаться раз и навсегда


Гастон, ее муж, старался ни в чем ей не перечить, хотя уже в тот смертоносный полдень, когда он вышел из вагона, ему стало понятно, что тяга жены к Макондо вызвана иллюзорной тоской по родине.


Школа, где его слушались и уважали, а затем власть с ее беспрекословными декретами и с ее достославным мундиром освободили Аркадио от груза прежних печалей


У полковника не было ни страха, ни тоски, одна только яростная досада при мысли о том, что эта несуразная смерть не позволит ему узнать, чем закончится все то, что он не успел сделать.


Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу


твердая линия плотно сжатых губ говорила о долгих одиноких раздумьях и непреклонной решимости


никогда не видел смысла в борьбе двух противников, если у них нет принципиальных разногласий.


Только когда кто-нибудь нарушает свою привычную круговерть, он рискует что-либо потерять.


«Мы тут сгнием заживо, – шептала она, – мы обратимся в тлен в этом доме без хозяина, но не доставим этому жалкому городишке радости видеть наши слезы».


считал детство периодом умственной неполноценности


Впечатляющая разница между братьями проявилась в самый разгар войны, когда Хосе Аркадио Второй стал упрашивать полковника Херинельдо Маркеса позволить ему посмотреть на расстрел. Несмотря на запрет Урсулы, он добился своего. Аурелиано Второй, напротив, содрогался при одной мысли увидеть казнь. И предпочитал сидеть дома


– Если не боишься Бога, бойся металлов.


Окна под струями расплавленного солнца.


Раскрасневшись от волнения, он спросил Урсулу, взаправду ли бывает такое, и она ответила, да, такое случалось, много-много лет тому назад цыгане привозили в Макондо и чудесные лампы, и ковры-самолеты. – Дело в том, – вздохнула она, – что наш мир потихоньку кончается и этих чудес уже нет.


его цыганские глаза, казалось, видели насквозь и вещи, и людей.


«Какая несуразица: защитники веры Христовой разрушают церковь, а еретики берутся ее отстроить».


ему открылась последняя загадка шифра Мелькиадеса и перед глазами возник эпиграф к манускриптам, точно соотнесенный со временем и бытием людей: «Первый в роду был привязан к дереву, а последнего съедят муравьи».


ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно


Он искал ее в мастерской сестер, за занавесками ее окон, в приемной ее отца, но находил только в своих мечтах, которыми заполнял свое страшное одиночество.


юный Аркадио был назначен главой и комендантом города


Он устал от неуверенности, от заколдованного круга вечной войны, всегда застававшей его в одном и том же месте, но всякий раз еще больше постаревшего, еще больше сникшего, все меньше понимающего – зачем, как, до каких пор. И всегда кто-то стоял у самой черты мелового круга. Кто-то, кому не хватало денег, у кого сын болел коклюшем или кто хотел заснуть и не проснуться, потому что больше не мог хлебать дерьмо этой войны, но тем не менее из последних сил вытягивался в струнку и рапортовал: «Все в порядке, мой полковник». Именно это и было самым страшным в тех бесконечных войнах, поскольку порядок оставался прежним. Одинокий, лишенный своих предчувствий, бегущий от холода, который преследовал его до могилы, полковник Аурелиано Буэндия нашел пристанище в Макондо, где мог согреться теплом очень старых воспоминаний.


– Но у нас в семье еще никто не умер, – сказал он. – Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.


– Скажи-ка мне, приятель, за что ты сражаешься? – За то, за что надо, друг, – отвечал полковник Херинельдо Маркес. – За великую партию либералов. – Счастливый ты, что знаешь, – заметил он. – Я вот, например, только сейчас понял, что дерусь за себя. Гордыня точит. – Очень плохо, – сказал полковник Херинельдо Маркес. Полковника Аурелиано Буэндию не удручило его огорчение. – Конечно, плохо, – сказал он. – Но, во всяком случае, лучше, чем не знать, за что сражаться. – Поглядел тому в глаза и добавил с улыбкой: – Или сражаться, как ты, за то, от чего никому нет никакого проку.


Горсти съедаемой земли делали более близким и осязаемым единственного человека, который был достоин такой унизительной жертвы, как если бы почва, по которой ступали его изящные лаковые ботинки, вбирала тяжесть его тела и жар его крови, чтобы передать ей через вкус земли, вызывавшей жжение во рту и умиротворение в сердце.


поискам потерянных вещей мешают людские неистребимые привычки и потому всегда так трудно найти то, что ищешь.


изнемогая от бремени собственного упрямства, Амаранта заперлась в спальне, чтобы до смерти оплакивать свое одиночество


Если надо быть кем-то, я стал бы либералом, – сказал он, – потому что консерваторы – жулики.


Казалось какая-то сверхъестественная озаренность позволяла ей видеть сущность явлений сквозь все то, чем они окружены


«Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу»


Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей


в глубине ее увядшего сердца расцвела досада – незлобивая, утихомиренная временем


Он был так уверен в ней как в источнике своего богатства, что всегда держал Петру Котес возле своего скота и птицы, и даже когда женился и заимел детей, продолжал с ней сожительствовать с согласия Фернанды, своей жены.


«Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу».


Хосе Аркадио Буэндия не мог понять, зачем ему приснились дома с зеркальными стенами, до того дня, когда он увиде


литература может служить самой увлекательной игрой, придуманной для того, чтобы позабавиться над людьми


Только ему одному было известно, что его неуемное сердце осуждено на вечные муки сомнений и колебаний.


Лучший друг тот, кого нет на свете


Соседей пугали вопли, будившие весь квартал раз по восемь за ночь и до трех раз после дневной сиесты: люди молили Бога, чтобы такая бешеная страсть не нарушила покой мертвых на кладбище.


он приучил себя относиться к прошлому равнодушно, чтобы незваные воспоминания не тревожили душу


Много лет спустя, на смертном одре, Аурелиано Второй вспомнит тот дождливый июньский день, когда он вошел в спальню взглянуть на своего первенца. Хотя ребенок был хилым и плаксивым, будто и не из рода Буэндия, отец сразу, без всяких раздумий, дал ему имя. – Он будет зваться Хосе Аркадио.


Ни один жизненный идеал не стоит такого гнусного унижения


После такого обескураживающего разъяснения многие сочли себя жертвами нового грандиозного обмана цыган и предпочли не посещать кинематограф, полагая, что вполне хватает собственных бед и неприятностей, чтобы еще оплакивать придуманные злоключения вымышленных существ.


Отец всегда оставался безучастным и равнодушным к жизни своих сыновей, отчасти потому, что считал детство периодом умственной неполноценности,


Будучи убежден в том, что иллюзии разбиваются о повседневность


Мир был таким первозданным, что многие вещи не имели названия и на них просто тыкали пальцем


роднил их только одинокий вид, отличавший всех членов семьи.


всегда помнить, что прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


Никто лучше нее не смог бы воспитать настоящего человека, который поднял бы престиж семьи и навек отказался бы даже слышать о войне, о бойцовых петухах, о продажных женщинах и о бредовых затеях – четырех напастях, которые, по мнению Урсулы, ведут их семью к вырождению.


Любовь – это вроде бы чувство более степенное и глубокое, чем сумасшедшее, но скоротечное блаженство их тайных ночей.


Он приучил себя относиться к прошлому равнодушно, чтобы незваные воспоминания не тревожили душу.


Одинокий, лишенный своих предчувствий, бегущий от холода, который преследовал его до могилы, полковник Аурелиано Буэндия нашел пристанище в Макондо, где мог согреться теплом очень старых воспоминаний. Его безразличие стало таким глубоким, что по прибытии партийной делегации, уполномоченной обсудить с ним дальнейший ход событий, он лишь повернулся в гамаке на бок, не протерев глаза.


«Для науки нет расстояний, – вещал Мелькиадес. – Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли».


«От невезенья нет спасенья, – сказал он с глубокой печалью. – Родился в мерзости, мерзавцем и помру».


вздыхала, смеялась и мечтала о второй родине с прекрасными женщинами и мужчинами, которые лепечут по-детски, и о древних городах, от былого величия которых остались только коты, бродящие среди


В мире творятся невероятные вещи, – говорил он Урсуле. – Даже рядом, на другом конце низины, каких только нет чудесных придумок, а мы тут живем, как стадо ослов».


«Мужчинам нужно больше, чем ты думаешь, – говорила она загадочно. – Надо и жарить-парить не переставая, и убирать грязь не переставая, и страдать по мелочам не переставая, помимо всего того, о чем ты думаешь»


предпочли не посещать кинематограф, полагая, что вполне хватает собственных бед и неприятностей, чтобы еще оплакивать придуманные злоключения вымышленных существ.


Зимними ночами, уставясь на суп, кипящий на очаге, он тосковал по жаре своей комнатушки за лавкой, по шелесту солнца в пропыленной листве миндалей, по паровозным свисткам в разгар сиесты – так же, как в Макондо он тосковал по супу, кипящему зимой на очаге, по выкрикам торговца молотым кофе и по весенним жаворонкам. Раздираемый двумя ностальгиями, каждая из которых отражалась в другой как в зеркале, он потерял свое чудесное ощущение ирреальности и дошел до того, что стал советовать им всем уехать из Макондо, забыть все, чему он учил их, о мире и человеческих душах, послать в задницу Горация и всюду, где бы они ни оказались, всегда помнить, что прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.


Но не мог понять, зачем надо впадать в такую крайность, как война, из-за вещей, которых нельзя потрогать руками


Мрачный, молчаливый, равнодушный к новым веяниям жизни, ворвавшимся в дом, полковник Аурелиано Буэндия едва ли понимал, что секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством.


«Для науки нет расстояний, – вещал Мелькиадес. – Скоро человек, не выходя из дому, увидит все, что творится в любом уголке земли»


Аурелиано Буэндия и Ремедиос Москоте сочетались


Всякая вещь – живая, – объявил цыган категорично и сурово. – Надо только суметь разбудить ее душу».


Он действительно побывал за порогом смерти, но возвратился назад, ибо не мог стерпеть одиночества.


так любить, чтобы охоту не отбить


– Если надо, чтобы я умерла, лишь бы остаться здесь, я умру.


полковника Лоренсо Гавилана, участника Мексиканской революции, сосланного в Макон


Заблудившись в дебрях одиночества своей необъятной власти, он потерял путеводную нить. С презрением смотрел на толпы народа, радостно встречавшие его в захваченных городках: они представлялись ему теми же самыми, что ранее приветствовали тут его врагов. Повсюду он натыкался на подростков, глядевших на него его глазами, говоривших его голосом, с таким же недоверием обращавших к нему слова привета, с каким он обращался к ним, и утверждавших, что они – его сыновья. Он чувствовал себя измельченным


Он направился прямо в спальню матери, где Аурелиано четыре месяца выпаривал ртуть из тигля своего деда, чтобы сохранить тело по рецепту Мелькиадеса.


Странный вы народ, мужчины, – сказала она, не зная, о чем говорить. – Занимаетесь тем, что бьете священников, а сами дарите молитвенники.


В течение четырех последних лет он не раз признавался ей в любви, но она всегда отвергала его, хотя и старалась не причинять ему боли, ибо, не пылая к нему страстью, жить без него она уже не могла.


Оцените статью
Афоризмов Нет
0 0 голоса
Рейтинг статьи
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Теперь напиши комментарий!x