Наверняка многим знаком классический библейский сюжет из книги Бытие, когда вероломный ангел настроил других ангелов-отступников против Бога и поспособствовал грехопадению первых людей — повлиял на Еву, чтобы они с Адамом съели запретный плод. Рай Джона Мильтон использовал этот сценарий в качестве основы для своего произведения. Книга Потерянный Рай Джона Мильтона — цитаты и афоризмы представлены ниже в данной подборке.
Который был известен в Палестине Впоследствии и звался Вельзевулом.
Стыдитесь, люди! С дьяволами Дьявол Вредить.
Смешно мне, если те, кто в битве смелы Всего, что победитель повелит.
Никто искать не станет старшинства Чтоб большего мучения искать.
И наконец, явился Велиал Развратом и насилием Храм Божий?
Чтоб не оставил Он нам дух и силу Лишь для того, чтоб мы сильней страдали.
Но кто презрит Мое долготерпенье, Пусть, спотыкаясь, он падет тем глубже.
Да, не погибнет вовсе человек! Он был грехом желаний непомерных.
Итак, вполне без всяких принуждений, Себя не ввергнут в рабство.
Царем в Аду быть лучше, чем слугою На Небесах.
Глаза его метали искры, тело ж В волнах огня на много десятин.
Добра творить не будем мы вовек; Творить лишь Зло – все наше утешенье, Затем что этим мы противостанем Высокой воле нашего врага.
Тогда что пользы, если наша сила Не меньше стала, наше бытие Все так же вечно – лишь для вечной муки?
Они считались – им Ваала имя Давалось, если женского – тогда Тем духам имя Астарет давали.
Таким соседством дерзким, соблазнил.
Язычники, чтя идолов своих. По именам тем назови их, Муза.
Большая часть не впала бы в разврат Такой, что даже Бога позабыла, Создателя, и превратила славу Незримую, святую Божества Во образы животные, украсив Распутные религии свои И роскошью, и златом; вместо Бога Тут стали люди бесов почитать И разные названья им давали.
Не встал бы, если б не соизволенье Небесной воли, правящей всем миром, Которое его освободило Для мрачных, злобных замыслов его, Чтоб он, возобновив свои злодейства, Свое лишь осужденье усугубил, Чтоб он, стараясь Зло принесть другим, Лишь к своему же бешенству узрел бы, Что все его коварство послужило Лишь к проявленью благости безмерной, Любви и милосердья к человеку, Им соблазненному.
Они не знают, как жалею горько Теперь о той я праздной похвальбе, Каким внутри страданьем я терзаюсь, Когда меня на троне Ада чтут! Со скипетром в руках и в диадеме, Возвысившись над ними, ниже всех Я пал, – всех выше я лишь по несчастью! Вот честолюбья грустная награда!
Склонить главу, молить о милосердьи, Став на колена, и боготворить Владычество Его – Того, Который Недавно сам в той власти усомнился Из страха перед нами, – это было б Действительно позорно; это было б Бесславьем и стыдом гораздо худшим Всего паденья нашего.
Я сохраню навек всю твердость мысли И гордое презренье в оскорбленном Достоинстве моем; я буду тверд Во всем, что мне служило побужденьем, Чтоб против Всемогущего восстать.
Когда б была их воля стеснена.
И тех, кто устоял, и тех, кто пал. И столь же был свободен тот, кто пал.
Теперь, отважно разорвав все узы. Покорности единственный залог.
Бог мир хранить велит, И день и ночь бедой ему грозят.
И мягкий воздух нам рубцы залечит Дыша на них целительным бальзамом.
Допустим, что смягчит Он гнев Свой, всех нас Жертв наших рабских алтарю Его?
Что может сделать сила или хитрость И видит, и осмеивает их.
Ведь мы в тюрьме заключены, разбиты, Что злейшего мы можем претерпеть?
Одиночество — порой лучшее общество.
Любовь должна не затуманивать, а освежать, не помрачать, а осветлять мысли, так как гнездиться она должна в сердце и в рассудке человека, а не служить только забавой для внешних чувств, порождающих одну лишь страсть.
Свобода состоит не в том, чтобы в государстве никогда не возникали неудовольствия и жалобы, а в том, чтобы они свободно выслушивались, серьезно обсуждались и быстро устранялись.
Тому, кто скрывает темную душу, грязные отсталые мысли, как прогулки под солнцем полудня, являются собственной темницей…
Супружество без любви лишено истинного бытия, добра, утешения, не имеет в себе ничего от Божьего установления, ничего, кроме самого убогого и низкого, чем легко может пренебречь любой уважающий себя человек.
Плотская жизнь может продолжаться, но она не будет ни святой, ни чистой, ни поддерживающей священные узы брака, а станет в лучшем случае животной функцией…
Ибо в человеческих делах душа является действующеи силой, а тело в некотором смысле пассивно. И если в таком случае тело действует вопреки тому, чего требует душа, как может человек думать, что это действует он, а не нечто ниже его?
Мир имеет свои не менее славные победы, чем война.
Книги — не мёртвые совершенно вещи, а существа, содержащие в себе семена жизни. В них — чистейшая энергия и экстракт того живого разума, который их произвел. Убить хорошую книгу значит почти то же самое, что убить человека: кто убивает человека, убивает разумное существо, подобие Божие; тот же, кто уничтожает хорошую книгу, убивает самый разум, убивает образ Божий как бы в зародыше. Хорошая книга — драгоценный жизненный сок творческого духа, набальзамированный и сохраненный как сокровище для грядущих поколений.
Разум — место само по себе. И из Рая может сделать Ад, а из Ада — Рай.
Верный может иногда отступать от буквы, даже от предписаний Евангелия, во исполнение более возвышенного закона — закона любви.
Я не могу похвалить слабую и робкую добродетель, непроворную и замкнувшуюся, которая не делает вылазок и не имеет врагов, а крадется по жизненному пути, вместо того чтобы по жаре и пыли бежать за венком бессмертия.
Наш разум может сотворить себе
И небеса из ада,
И из небес вновь ад…
Лучше царствовать в аду, чем прислуживать в раю.
Дурные вести бегут, хорошие плетутся прихрамывая.
Если ты ждал подходящего момента… то это был он.
Я знаю, что ты боишься разочаровать меня, но я хочу тебя успокоить, потому что мои ожидания относительно тебя и так невысоки!
Если человек тебе сделал зло — ты дай ему конфетку, он тебе зло — ты ему конфетку… И так до тех пор, пока у этой твари не разовьётся сахарный диабет.
Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.
Как? Уничтожить ум наш, наши мысли, И смысла, и движения лишенной?
Быть может, нас Он вовсе истребит Чем вечное несчастье бытия.
Как будто кара хуже есть, чем Ад! Должны мы без надежды, без конца.
Царит он также во дворцах, в палатах Чтоб худшего насилья избежать.
И наконец, явился Велиал И алтари ему не воскуряли.
В себе он носит дух, не изменимый Соделать он, Ад – в Небо превратить.
О, просвети все, что во мне темно.
Стремится к совершенству! Вот причина, В своем несовершенстве или помощь.
Ведь Небо – Божья книга, пред тобой Окончил Ангел свой рассказ, оставивВ ушах Адама звук своих речей —Столь сладкий, что Адам сидел безмолвно,Как будто все еще ему внимая,И наконец лишь, как бы пробудясь,Он Ангелу ответил благодарно: «Чем отблагодарить тебя достойно,Чем я могу тебя вознаградить,Божественный повествователь.
Серу и селитру И зерен тех запасы накопили.
Равнялся каждый Ангел легиону; Но каждый воин сам вождем казался.
Сам несвободен – раб своих страстей, «Всю ночь бесстрашный Ангел, без погони,Держал свой путь через равнины Неба,Пока перстами розовыми утро,Пробуждено свершившими свой кругЧасами, не открыло двери света.Есть в Божией горе, вблизи престола,Пещера, где то свет, то темнотаЖивут поочередно, создаваяПриятную тем смену в Небесах,И как бы день и ночь там производят;Когда уходит свет, в другую дверьПослушно входит мрак, чтоб в час урочныйПокрыть собою небо; впрочем, мракТам сумеркам земным скорей подобен.Теперь как раз сюда вступало утроВ небесной красоте, позлащеноСияньем эмпиреев; ночь бежалаПред ним, лучами яркими востокаПронзенная. Увидел АбдиилПеред собой широкую равнину,Покрытую воинственною ратью,Толпой несметной воинов блестящих,И колесниц, и пламенных коней;Вооруженьем все вокруг сверкало:Война.
Что ж, пусть сразятся рабство и свобода: «Всю ночь бесстрашный Ангел, без погони,Держал свой путь через равнины Неба,Пока перстами розовыми утро,Пробуждено свершившими свой кругЧасами, не открыло двери света.Есть в Божией горе, вблизи престола,Пещера, где то свет, то темнотаЖивут поочередно, создаваяПриятную тем смену в Небесах,И как бы день и ночь там производят;Когда уходит свет, в другую дверьПослушно входит мрак, чтоб в час урочныйПокрыть собою небо; впрочем, мракТам сумеркам земным скорей подобен.Теперь как раз сюда вступало утроВ небесной красоте, позлащеноСияньем эмпиреев; ночь бежалаПред ним, лучами яркими востокаПронзенная. Увидел АбдиилПеред собой широкую равнину,Покрытую воинственною ратью,Толпой несметной воинов блестящих.
Конечно, этот способ груб, негоже Рассудок должен силу победить.
Абдиил Меж тем великий праотец наш общий,Поднявшися, пошел навстречу гостю,Неся богоподобному привет.Он шел один, без всякой свиты, кромеСвоих природных совершенств: он сам.В себе самом носил свой сан высокий,Торжественней, чем скучная вся пышностьКнязей, с их длинной свитою коней,Ведомых за узду, и слуг в одеждах,Покрытых златом, чтобы ослепитьТолпу, на них взирающую жадно.Приблизившись, Адам хотя без страха,Но с кротким подчиненьем и почтеньемСклонился перед высшим существомИ молвил: «Ты, я вижу, небожитель:Не кто иной, как жители Небес,Не обладает образом столь дивным;И так как ты с престола в НебесахСошел сюда в блаженные селенья,Своим их посещением почтив,То удостой у нас двоих, которымВсевышний дал край этот во владенье,Провесть отдохновения часыВ тенистой той беседке и отведатьВсе то, что сад нам лучшего дает,Пока спадет полудня зной великийИ солнце, ниже к западу сойдя,Нам принесет желанную прохладу». И доблестный ответил Ангел кротко:«Адам, затем сюда я и пришел.
Божественному Сыну, в этот день Досадою и злобой он проникся.
Тебе, быть может, это непонятно: Ты Зла не испытал, а ведал только.
Невежество – залог их послушанья.
Который был с высот Небес услышанТем, кто нам Апокалипсис открыл,Когда дракон, вторично пораженный,Пришел во гнев, чтобы отомститьНа человеке за свое крушенье:«О горе вам, живущим на земле!»Когда б теперь раздался он, быть может,Он вовремя еще предостерег быБлаженных наших праотцев, что к нимТеперь подходит близко Враг их тайный,И от его смертельной западниОни тогда избавиться могли бы.Как раз теперь спустился Сатана,Воспламененный яростью великой,Чтоб искусить и после обвинитьРод человека и на нем, невинномИ слабом, отомстить за все потери,Которые понес он в первой битве,За бегство в Ад позорное свое.
Он быстротой своей все недоволен,Хоть смело и бесстрашно он свершилДалекий путь; похвастаться удачейПока еще не может он, и вотК своей попытке страшной приступает,Которая, готовая родитьсяНа свет, ему волнует бурно грудьИ, как оружье дьявольское, больноЕму назад удар свой отдает.Его терзают ужас и сомненье,Внутри его бушует бездна Ада:Он носит Ад в себе и вкруг себяИ, как бы место ни переменял он,Уйти от Ада может так же мало,Как убежать от самого себя.
Однако я Хоть жалость мне несвойственна.
Мозги есть у всех, просто не все разобрались с инструкцией.
Куда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду;
в раю намного мягче климат,
но лучше общество в аду.
Древние египтяне верили что перед воротами рая спрашивают 2 вещи: 1) Нашел ли ты радость в жизни? 2) А твоя жизнь принесла радость другим?
Если человек раскаивается в своих грехах, он может вернуться в то время, которое было самым счастливым для него. Может, это и есть рай?
— Помнишь, как мы представляли себе рай?
— Помню, как ты его представляла.
— А ты как его представлял?
— С тобой. В любом месте, в любое время… лишь бы с тобой.
Он не заслужил света, он заслужил покой.
Из рая выгнали только Адама и Еву. Как же выбрались оттуда на свободу львы, орлы, блохи, обезьяны и т. д. ? И даже яблоки?
Чтобы найти свой собственный рай — отпусти всё.
Чтобы быть счастливым, надо жить в своем собственном раю! Неужели вы думали, что один и тот же рай может удовлетворить всех людей без исключения?
Мой рай должен быть переменчив. В условиях вечности однообразное блаженство — бессмысленная пытка.
Звёзды — это маленькие дырочки в полу Рая.
«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мироздания,
Ад и рай — это две половины души.
— Дин, ты что делаешь?
— Ищу дорогу.
— Ты… думаешь, что она в шкафу?
— Мы в раю, Сэм, наши воспоминания реальны, а по телеку Кас. Будет более закономерно, если дорога окажется в шкафу.
Тот ад, в котором будешь ты, — мой рай!
Рай там, где дует настоящий ветер — где можно поздно ложиться спать, веселиться, быть диким, пить виски, гонять по пустым улицам и не иметь в голове ничего, кроме желания любить кого-то и не быть арестованным.
Лицо его страстями искажалось: Отчаяньем, и завистью, и гневом.
Ему не трудно было и служить: Чем благодарность должная Творцу?
Он носит Ад в себе и вкруг себя Как убежать от самого себя.
И был не узнан. Ведь не только люди, Творец великий отвечал: «О Сын Мой,В котором радость высшая Моя,Сын сердца Моего, Ты, кто единыйМое являешь слово, мудрость, силу, —Все, что сказал Ты, – мысли лишь Мои,Моих решений вечных выраженье!Да, не погибнет вовсе человек!В ком воля есть, дабы спастись, – спасется;Не потому, что воля в том его,Но потому, что может он свободноВоззвать к великой милости Моей.Да; Я восстановлю еще однаждыЕго паденьем сломленные силы,Хотя б испорчен и порабощенОн был грехом желаний непомерных;Поддержан Мною, снова может онВосстать в борьбе с врагом своим смертельным.
;Я поддержу его, чтоб видел он,Насколько сам он по себе непрочен,Что он освобождением своимОбязан Мне, и никому иному.По милости особой изберуНемногих Я, над прочими возвысив, —На то Моя есть воля; к остальнымВзывать Я буду, предостерегая,Чтоб во грехах покаялись ониИ вовремя разгневанного БогаСмягчили бы, пока дает Он милость.Я просвещу их темные умы,Смягчу сердца их каменные, чтобыМолилися и каялись ониИ должную Мне принесли покорность.К молитве, к покаянью, к послушанью, —Лишь были б только искренни они, —Мой слух не будет глух, не будет окоМое закрыто. В руководство имЯ в них вложу Моим судьею совесть;Коль скоро будут слушаться ее,Свет озарять все более их будет,И кто претерпит до конца – спасется.Но кто презрит Мое долготерпенье,Пренебрегая милостью Моей, —Тот никогда спасенья не достигнет:Жестокий пусть еще ожесточится,Слепец пусть больше слепнет с каждым днем, —Пусть, спотыкаясь, он падет тем глубже;Но лишь таким Я милости не дам.Но Я сказал еще не все.
РешаясьНарушить послушанье, человекПреступно тем свою нарушил верностьИ оскорбил величие Небес,Сам домогаясь богом стать; чрез этоОн у себя все отнял, что могло бХоть мало извинить его измену.За это, осужден и обречен,Со всем потомством умереть он должен;Умрет иль справедливость, или он!И только тем спасти его возможно,Чтоб кто-нибудь нашелся за негоДостойный и желающий, кто взял быГрехи его всецело на себяИ заплатил бы, в удовлетворенье,Суровою ценою – смерть за смерть.Скажите же, Небесные вы Силы,Где мы найдем подобную любовь?Найдется ль кто из вас, столь милосердый,Что пожелал бы сам он смертным стать,Чтоб искупить грех смертный…
Был Божий Сын; в Нем как бы отражалась И без конца любовь, без меры милость.
Неблагодарный, Чтоб устоять ему, – хоть и свободным
Отважный план понравился весьма Всем силам Ада: радость засверкала.
Направим же туда все наши мысли Насильем или хитростью.
Итак, все это клонится к тому, Чтоб мирное мы вынесли решенье.
Итак, свой голос подаю я против Чье око видит все единым взглядом?
Жаль, что в рай надо ехать на катафалке!
Это просто был рай в последние месяцы. Грёбаный рай.
Пусть я попаду в ад или туда, где только боль… пока я здесь, мне всё равно. Но… если бы было можно, я бы предпочёл рай.
Пожалуйста, не умирай,
Или мне придется тоже.
Ты, конечно, сразу в рай,
А я не думаю, что тоже…
Рай — это место, где библиотека открыта двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
Того, что сделано — не забыть, но мы привыкаем. Жизнь продолжается. Я все еще верю в рай, но теперь я знаю, что его не нужно искать — это не место на карте, это когда ты ощущаешь себя частицей чего-то большего. Поймай этот момент, и он будет вечным…
Жизнь — это не рай, ты не должна быть идеальной.
— Царство божье — реальное место, мистер Джейн. А душа ваша бессмертна.
— Ох, не дай Бог вы правы…
На небесах тоже бывает хреново.
Покой, камин, книги, тишина… Прежде в этом видели одно мещанство. Теперь это мечты о потерянном рае.
Знаешь, как я сейчас представляю себе рай? Закрыться на несколько месяцев в спальне с наглухо задернутыми шторами, свернуться калачиком в постели и накрыть голову подушкой, чтобы никто не слышал, как я всхлипываю.
В раю свои проблемы — вечно наткнешься на какую-нибудь змею.
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою!»
Я сам своё небо, я сам свой ад.
Самый большой грех по отношению к ближнему – не ненависть, а равнодушие; вот истинно вершина бесчеловечности.
Грехи других судить вы так усердно рвётесь,
начните со своих и до чужих не доберётесь.
Определенно, тщеславие – мой самый любимый из грехов. Он так фундаментален, самолюбие – это естественный наркотик.
Если человек раскаивается в своих грехах, он может вернуться в то время, которое было самым счастливым для него. Может, это и есть рай?
Как и большинство грешников, она решила отложить раскаяние до завтра.
Величайшая ошибка — думать, что страсть и чистая любовь несовместимы. Единение влюбленных не является грехом, а без любви грехом становится все.
Грех не в темноте, а в нежелании света.
У старых грехов длинные тени.
Своей смертью он расплатился за все свои прегрешения. Прояви теперь к нему уважение.
Все люди грешны, всеми правит грех.
Вся моя жизнь — это сплошное падение в пучину разврата. Мне придётся платить.
Со временем начинаешь сожалеть о всех совершённых тобою грехах, и ещё о нескольких, которых не совершила.
— Я отпускаю грехи только католикам.
— Ясно. А как к вам поступить? Поколотить протестанта?
Такой вот парадокс: мы совершаем подвиги для тех, кому до нас уже нет никакого дела, а любят нас те, кому мы нужны и без всяких подвигов…
Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?
Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твое лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился.
У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят. Стало быть, в этом счастье…
Кому-то не хватает одной женщины, и он переключается на пятую, десятую. А другому не хватает жизни, чтобы любить одну-единственную.
– Вы красивые, но пустые, – продолжал Маленький принц. – Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она – моя.
Когда всё заканчивается, боль расставания пропорциональна красоте пережитой любви. Выдержать эту боль трудно, потому что человека сразу же начинают мучить воспоминания.
Нужно иметь что-то общее, чтобы понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы любить друг друга.
— Я влюбился в истеричку.
— Я истеричка? Я не истеричка!
— Я сказал, что люблю тебя, а ты услышала лишь слово «истеричка».
Нет ничего хуже, чем любить кого-то, кто никогда не перестанет тебя разочаровывать.
Твоё обнажённое тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнажённую душу.
Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.
Умереть за любовь не сложно. Сложно найти любовь, за которую стоит умереть.
И потеряв тебя, я сам себя бы потерял.
Кто царствует внутри самого себя и управляет своими страстями, желаниями и опасениями, тот более чем царь.
Что толку в нашем вечном бытии
И силе нашей, вечно-неизменной,
Коль нам терзаться вечно суждено?
Где выгод нет
Желанных, там отсутствует раздор.
Они научили меня ценить верность… И никогда не забывать о тех, кого любишь.
Я пишу не для того, чтобы просить тебя прийти, я пишу, чтобы предупредить: я всегда буду ждать.
Стой… Если ты подойдешь ближе, я никогда не отпущу тебя.
Она уходила, а ему хотелось, чтобы время остановилось. На этом пустынном тротуаре, сам не зная почему, он уже скучал по ней. Когда он окликнул ее, она успела сделать двенадцать шагов – и никогда не признается, что считала каждый шаг.
Он талантливо манипулировал женщинами с тех пор как заметил, что сильней всего они привязываются к мужчинам, которые умеют слушать, выказывать нежность и смешить.
Каким смелым и самоуверенным становится тот, кто обретает убеждённость, что его любят.
Я люблю тебя. Как мне жаль, что это не означает «Никогда не сделаю тебе больно».
Любовь не терпит объяснений. Ей нужны поступки.
Да, да, я люблю тебя. Моя вина, что ты этого не знал.
Узнала, что мужской, высокий ум,
Достоинство мужское — красоту
Намного превосходят; поняла,
Что истинно прекрасны — лишь они!
Именно в беде
Рассчитывать мы вправе на успех,
Нас в счастье обманувший.
В страданьях ли, в борьбе ли, — горе слабым!
Для силы сотворён
И мысли — муж, для нежности — жена
И прелести манящей; создан муж
Для Бога только, и жена для Бога,
В своём супруге.
Что мудрость вовсе не заключена
В глубоком понимании вещей
Туманных, отвлеченных и от нас
Далеких, но в познании того,
Что повседневно видим пред собой,
Все остальное — суета сует,
Дым, сумасбродство дерзкое; от них
Невежество родится, темнота,
Незрелость рассуждений о делах
Наиближайших.
Никто свои страданья не сочтёт
Столь малыми, чтоб добиваться больших
Из честолюбия.
О, срам людской! Согласие царит
Меж бесов проклятых, но человек, —
Сознаньем обладающая тварь, —
Чинит раздор с подобными себе;
Хотя на милосердие Небес
Надеяться он вправе и завет
Господний знает: вечный мир хранить, —
Живет он в ненависти и вражде,
Опустошают Землю племена
Безжалостными войнами, неся
Друг другу истребленье.
Так падший ангел говорил, скорбя,
По виду чванясь, но на самом деле
Отчаяньем глубоким истомленный…
«Ответьте Силы горные: любовь
Найдётся ли такая? Кто из вас
Решится тленным стать, чтоб смертный грех
Омыть людской? Кто праведный спасёт
Неправедного? Есть ли в Небесах
Столь всеобъемлющее состраданье?»
Он вопросил, но Эмпирей молчал.
Небесный хор немотствовал. Никто
За Человека выступить не смел
Свободно служим из любви свободной,
Ведь мы вольны любить иль не любить,
Сберечься или пасть.
Ещё во мне решимость не иссякла
В сознанье попранного моего
Достоинства, и гордый гнев кипит,
Велевший мне поднять на битву с Ним
Мятежных Духов буйные полки,
Тех, что Его презрели произвол,
Вождём избрав меня. Мы безуспешно
Его Престол пытались пошатнуть
И проиграли бой. Что из того?
Не все погибло: сохранён запал
Неукротимой воли, наряду
С безмерной ненавистью, жаждой мстить
И мужеством — не уступать вовек.
А это ль не победа? Ведь у нас
Осталось то, чего не может Он
Ни яростью, ни силой отобрать —
Немеркнущая слава.
— Как тебя понимать?
— Понимать меня необязательно. Обязательно любить и кормить вовремя.
Какая это роскошь — в любую минуту иметь возможность обнять любимого человека…
Я всегда мечтал увидеть в ее глазах ту любовь, которая есть в моих. И сегодня, наконец, я ее увидел. Но она – не для меня…
В тот день мы встретились, ты стояла у самой воды, я издалека тебя заметил, помню, меня сразу к тебе потянуло, я подумал: «Надо же, как странно, человек стоит спиной, а меня к нему тянет…»
Ты ждешь поезда. Поезда, который увезет тебя далеко. Ты знаешь, куда хотела бы поехать, но, куда увезет поезд, не знаешь. Но тебе все равно, потому что мы вместе.
И я тебя люблю без всяких тоже!..
Горе парализует, любовь — мотиватор куда серьезнее.
Иногда хватает мгновения, чтобы забыть жизнь, а иногда не хватает жизни, чтобы забыть мгновение.
Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам.
Сильные люди не любят свидетелей своей слабости.
Извините за опоздание, я заблудился на дороге под названием жизнь.
Жизнь состоит не в том, чтобы найти себя. Жизнь состоит в том, чтобы создать себя.
Полюбить человека, отвечающего тебе взаимностью, — это само по себе чудо.
Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны и в ком это вызвало бы только пренебрежение.
Люди, которых трудно полюбить, как раз больше всего нуждаются в любви…
Мои понятия весьма просты: если хочешь похудеть — перестань много жрать. Хочешь заработать — оторви свою задницу и работай. Хочешь быть счастливым — найди того, кто тебе нравится, и не отпускай его.
Не жалей умерших. Жалей живых, и в особенности тех, кто живет без любви.
Жизнь — это не ожидание, что гроза закончится… это учиться танцевать под дождем.
У людей теперь нет времени друг для друга.
Хорошие друзья, хорошие книги и спящая совесть – вот идеальная жизнь.
Я знаю боль. Сначала тебе кажется, что сможешь вынести её, а на деле оказывается, что не можешь. И когда это происходит, ты либо находишь причины жить дальше, либо… Итак, когда вы перестанете испытывать боль, у вас появится желание жить.
Я, например, всегда расстраиваюсь, когда думаю о жизни, что не использую свою возможность и теряю драгоценные секунды, а жизнь так коротка.
В жизни есть всего три правила:
1. Парадокс. Жизнь — это тайна. Не трать времени попусту, стараясь ее постичь.
2. Юмор. Сохраняй чувство юмора, особенно в отношении себя самого — это безграничная сила.
3. Перемены. Знай, ничто не остается прежним.
Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.
Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на диеты, жадных мужчин и плохое настроение.
Ведь если говорить по правде, то больше всего в жизни я хочу кого-нибудь любить.
Отодвинув мечты и устав от идей,
Жду зимы, как другие не ждут.
Помнишь, ты обещал, что не будет дождей?
А они всё идут и идут…
У нее что-то заклинило внутри, а он просто идиот. Влюбленные все такие.
Тогда Ромео и Джульетта. Получается, хорошо, что они умерли. Ведь они столько преодолели ради своей любви. А выдержала бы, скажем, ее любовь, если б она узнала, что он говорит «звОнит»? Или что он носки по всей квартире разбрасывает?
Говорят, есть такая связь на свете, что не важно, сколько раз ты её разрываешь. Вы все равно встретитесь.
Влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь.
Но везде я вижу один и тот же источник всех человеческих зол – женщины!
В труде или в страдании быть слабым – вот величайшее несчастье.
Пандемониум – дворец Сатаны; адские власти сидят там и держат совет.
При всем упадке этих отверженных Духов, все добродетели не заглохли в них: пусть на земле порочные люди не хвалятся прекрасными на вид делами, которые внушают им одно высокомерие или затаенное тщеславие, прикрытое маской благородного рвения.
Сочти теперь всех, кто его разделяет, и познай, хотя уже поздно, что истина бывает иногда на стороне меньшинства, когда тысячи в заблуждении.
Змей разве умер? Он вкусил и жив; он приобрел познание, и говорит, и рассуждает, и мыслит, будучи прежде бессмысленным.
Проснитесь, восстаньте! Или оставайтесь падшими навек!» Они, заслышав его голос, сгорая от стыда, воспрянули.
У всех было теперь одно желание: основать в этой глубине царство, которое бы при мудром управлении, с течением веков, возвысилось до соперничества с Небом.
За ними следовала толпа духов, которые от берегов древнего Евфрата до реки, составляющей границу между Египтом и Сирией, были обожаемы под общими именами Ваала и Астарофа , первые – мужского, вторые – женского пола: духи могут принимать облик того или другого пола, или одновременно оба – так легко их естество, не связанное ни одним нервом, не отягченное никакой грубой оболочкой, не держащееся на бренном костяном остове, подобно тяжеловесной плоти.
О, неужели за грех одного человека должно быть невинно осуждено все человечество?
Не спал еще Сатана, – так зовется он теперь, прежнее его имя не произносится более на Небе.
В труде или в страдании быть слабым – вот величайшее несчастье.
Но ему суждена еще худшая кара: вечно терзаться об утраченном счастии и мыслью о беспредельной муке.
Сотворим теперь Человека по Нашему образу, Человека по Нашему подобию, и да владычествует он над рыбами и птицами в водах и воздухе, и над скотом в поле, и над всею землею, и над всякой ползающей тварью, пресмыкающейся по земле.
Шестой, последний день творения, настал при звуках арф вечерних и утренних, и сказал Господь: «Да произведет земля душу живую по роду ее, скотов и гадов, и зверей земных по роду их».
Куда бы я не бежал, Ад будет преследовать меня; Ад – это я сам! Глубокая адская бездна, но бездна внутри меня еще глубже; широко раскрытая ее пасть ежеминутно грозит поглотить меня, и в сравнении с этой страшной пучиной Ад, со всеми его муками, кажется мне Небом!
Так Велиал, прикрывая речь личиной благоразумия, советовал не мир, а малодушный, праздный покой, постыдное бездействие.
Человек не погибнет совсем; кто захочет – спасется: не собственной силой, но единственно моим милосердием. Еще раз восстановлю Я его упадшие силы, которые грех уничтожит в нем, сделав их орудием его порочных, непомерных страстей. Я поддержу его, чтобы он мог бороться с своим смертельным врагом равным оружием; пусть он видит, что Мне Одному обязан он своим спасением, Мне и никому иному. Некоторые из них, Мои избранники, будут удостоены особенной Моей милости: такова Моя воля.
Плодом гнусного насилия были эти лающие чудовища; ты видишь, они с неугомонным криком окружают меня постоянно; я ежечасно зарождаю их; ежечасно произвожу их на свет. Муки мои бесконечны: чудовища эти, когда хотят, с воем вползают назад в мою утробу, грызут мои внутренности, служащие им пищей; потом снова вырываются оттуда, наводя на меня такой ужас, что я никогда не нахожу себе ни отдыха, ни покоя.
Постараемся лучше найти счастье в самих себе; в этом обширном пространстве будем жить для себя, независимо, никому не давая отчета, предпочитая тяжелую свободу легкому игу пышного раболепства. Здесь мы увенчаем себя еще большей славой, если ничтожными средствами будем достигать великих целей, вред превращать в пользу, из бедствия создавать счастье. Наконец, перестрадав, перетерпев наши муки, мы достигнем спокойствия и будем даже благоденствовать здесь.
Обратясь к Жене, Он изрек такой приговор: «Я умножу твои скорби в то время, когда понесешь ты плод в чреве, в болезнях будешь ты рождать детей, ты будешь подчинена воле мужа: он будет господствовать над тобою».
В любви ищи радостей, не в страсти, в которой нет настоящей любви. Любовь облагораживает мысли, возвышает душу, она основывается на разуме и благоразумна; она послужит тебе лестницей, по которой ты можешь возвыситься до любви небесной, если не погрязнешь в чувственных наслаждениях: поэтому и не была избрана тебе подруга среди существ, недостойных тебя.
Дух живет сам в себе; он может внутри себя из Неба сделать Ад, и Ад превратить в Небо. Не все ли равно, где я буду жить – я останусь все тем же, что есть, а чем бы я ни был, я всегда буду ниже Того, Кто возвысился надо мной только благодаря Своим громам.
Одно известно нам, что мы – прах, возвратимся в прах, и нас не будет.
Сотворив человека, Я наделил его двумя великими дарами: счастьем и бессмертием.
Так, в взаимных укорах, проводили они бесплодные часы; ни один не сознавал себя виновным и, казалось, конца не будет их тщетным распрям.
Но, если так, зачем же ты, моя глава, решительно не запретил мне идти, предвидя, как ты говоришь, что я иду на такую опасность? Ты слишком слабо сопротивлялся, ты мне позволил, одобрил мое намерение и проводил меня с лаской. Если бы ты был тверд, непреклонен в твоем отказе, ни я бы не согрешила, ни ты вместе со мною.
Если из животного я сделался человеком, вы из людей превратитесь в богов.
Одни лицемеры, надевающие на себя личину чистоты и невинности, строго порицают и называют нечистым то, что освящено Самим Богом, и что некоторым Он повелевает и позволяет всем. Творец наш повелел нам размножаться. Кто же может требовать воздержания любви, как не губитель наш, враг Бога и Человека?
Но ему суждена еще худшая кара: вечно терзаться об утраченном счастии и мыслью о беспредельной муке.
Не все ли равно, где я буду жить – я останусь все тем же, что есть, а чем бы я ни был, я всегда буду ниже Того, Кто возвысился надо мной только благодаря Своим громам. Здесь, по крайней мере, мы будем свободны. Самодержавный властитель не позавидует этому месту; отсюда Он не изгонит нас. Здесь царство наше будет безопасно, а, по-моему, царствовать даже в Аду – достойно честолюбия. Лучше царствовать в Аду.
Привет тебе, священный Свет! Первородный сын Неба, луч, принадлежащий Вечному и сам вечный! Дерзну ли назвать тебя так, не заслуживая порицанья? Ведь Бог есть Свет, от века обитающий в неприступном свете, – значит Он обитает в тебе, лучезарное излияние несотворенного светозарного естества!
Но вот, в самой выси страшного свода показались, наконец, пределы Ада. Их охраняют трижды трехзатворные ворота: три затвора – медных, три – железных, три из адамантовых скал. Непроницаемы были эти врата; они, не сгорая, ограждены были пламенем. По обе стороны их сидело два грозных призрака.
Но, о благородные мои собратья, я не был бы достоин этого трона, не заслуживал бы своего царского сана, окруженного величием и облеченного властью, если бы препятствия и страх перед опасностью удержали меня от попытки на то, что вы признали необходимым для общего блага. Как я, приняв на себя царское достоинство, власть, откажусь от опасностей, так же неизбежно связанных с моим саном, как и принадлежащие ему почести! Чем выше тот, кто царствует, тем больше выпадает на его долю того и другого.
Целую вечность поклоняться Тому, Кого ненавидишь! О, как это тяжко! Зачем же стремиться к тому, чего приобрести силой невозможно, и чего мы сами не могли бы принять как милость; зачем добиваться нам пышного рабства, хотя бы это было даже на Небесах! Постараемся лучше найти счастье в самих себе; в этом обширном пространстве будем жить для себя, независимо, никому не давая отчета, предпочитая тяжелую свободу легкому игу пышного раболепства.
Мы доведем всесильного Победителя до того, что Он изольет на нас всю Свою ярость, уничтожит нас. И в этом должно быть наше спасение! Печальное спасение! Кто бы согласился, как бы ни были велики его страдания, лишиться этого разумного сознания, этой способности мысли, обнимающей вечность, для того, чтобы погибнуть, лишиться навсегда движения, чувства и быть поглощенным громадным чревом несозданной ночи?
Сатана окидывает опытным глазом длинные ряды вооруженных Духов; он быстро обозревает все батальоны, любуется своими воинами, их лицами и осанкой, прекрасными как у богов; наконец, делает перечень. Сердце его упивается гордостью, он ликует, еще больше ожесточаясь от сознания своей силы.
Вельзевул отвечает ему: «Вождь лучезарных сонмов, которых никто бы не мог победить, кроме Вседержителя! Пусть раздастся Твой голос, верный залог надежды среди опасностей и страха, голос, так часто воодушевлявший в минуты отчаяния, в разгаре битвы, где она кипела всего ожесточеннее; пусть раздастся этот голос, верный знак к приступу, и легионы твои мгновенно оживут и воспрянут с новым мужеством.
Его отважный сообщник, не медля, отвечает ему: «О Царь, о Повелитель бесчисленных тронов, ты, ведший в бой несметные сонмы серафимов, ты, неустрашимый в боях, заставивший трепетать вечного Царя Небес, ты, дерзнувший испытать, чем держится Его верховная власть: силой, случаем или предначертанием судеб! Слишком ясно вижу я последствия ужасного события: наш позор, наше страшное падение! Небо потеряно для нас; наши могучие рати сброшены в глубочайшую пропасть и гибнут в ней, как только могут гибнуть боги и небесные естества.
Наконец, что запрещает Он нам? Знание? Он запрещает нам благо! Запрещает нам быть мудрыми! Такие запреты не могут связывать, если смерть налагает на нас оковы, к чему служит нам свобода нашего разума?
Или вы хотите сгибать перед Ним шею и преклонять послушное колено? Нет, вы не захотите этого, или я ошибаюсь в вас, или вы сами забыли, что отчизна ваша – Небо, что вы сыны Неба, которым никто не владел ранее нас; и если мы не все равны, то все свободны, и в свободе все равны. Чины степени не противоречат свободе; они вполне совместимы с ней. Кто же, на каком основании, по какому праву может присвоить себе монархическую власть над равными.
Они сами избрали свое падение. Первые виновники пали, развращенные и обманутые сами собой; Человек же падет, прельщенный ими: поэтому Человек будет помилован; тем же нет прощения.
Это превзойдет обыкновенное мщение; мы смутим радость, какую Ему доставляет наше несчастье, а сами возликуем от Его смущения, когда Он увидит, как нежно любимые Им дети стремглав полетят в бездну, чтобы разделять наши муки, и станут проклинать свое тленное рождение и счастье, так скоро погибшее.
Но как только перешел он через них, как только пал человек, о, какая произошла перемена! Грех и Смерть, следуя по следам врага (на то была воля Неба), вымостили широкую дорогу над мрачной бездной; клокочущая пучина с покорностью держит этот мост баснословной длины, проведенный от пределов Ада к орбите бренного земного мира. По этому пути злые Духи беспрепятственно проходят взад и вперед, чтобы соблазнять или наказывать смертных, и только те спасены от них, кого хранит особая милость Господа Бога и святых ангелов.
Утопая в вязкой почве, Сатана то старается удержаться на ней ногами, то помогает себе крыльями; он пускает в ход и весла, и парус.
Вот почему я против войны явной или тайной, – все равно! Ни силой, ни хитростью, мы ничего не можем сделать против Него.
Вскоре, подобно пару, из земли стало вырастать, при звуках сладостных симфоний и тихого, стройного пения, обширное здание. Оно имело вид храма; его окружали пилястры и дорические колонны, увенчанные золотыми архитравами; карнизы, фризы украшены выпуклой резьбой; купол его из резного золота.
Теперь мы знаем Его могущество, а вместе с тем и наше собственное; мы не должны вызывать Его на новую войну, но нам нечего страшиться, если бы она была объявлена нам. Самое лучшее для нас теперь, это работать втайне; хитростью, обманом достигнуть того, чего не могли взять силой; пусть узнает через нас, что тот, кто одерживает победу одной силой, только наполовину одолевает своего врага.
С ними, окруженный своей свитой, явился Астареф с челом, осененным полумесяцем; финикияне называли его Астартой, царицей Неба.
Им еще не были наречены новые имена, данные им сынами Евы, когда Господь, чтобы испытать человеческую слабость, дозволит им ходить по земле; тогда, хитростью и обманами, они развратили большую часть человеческого рода; они совращали людей забывать Создателя, и часто соблазняли их: невидимый образ Давшего им бытие уподоблять образу скотов, которых украшали и чествовали с веселыми обрядами на торжествах, исполненных пышности и блеска, или поклоняться злым духам, как божествам; тогда они стали известны людям под именами различных идолов языческого мира.
Он поводит вокруг зловещими глазами; безмерная тоска и страх выражаются в них, но вместе с тем и непреклонная гордость
О божественный плод, сладок ты сам по себе, но, как плод запрещенный, еще слаще; действительно, тебя вкушать могут лишь боги, однако ты можешь людей превращать в богов. Отчего же людям не сделаться богами?
Есть одно место (если пророческое сказание, издревле существовавшее на Небе, не ложно), другой мир, счастливое жилище какого-то нового существа, называемого Человеком. Он во всем сходен с нами, хотя не столь совершенен и могуществен, но возлюблен небесным Властителем выше всех созданий; Сам Он, в собрании богов, объявил на это Свою волю, подтвердив ее клятвой, потрясшей Небеса. Вот к этому новому миру направим все наши мысли, исследуем, какие создания живут там, из какого вещества они созданы, какими одарены качествами, в чем их сила, в чем их слабость; узнаем, как лучше напасть на них, хитростью или насилием.
Так справедливо то, что, кроме Бога, никто не умеет правильно познавать настоящего блага, и что злоупотребление и низкие цели извращают самые святые вещи.
Обеты, насильно вырванные страданием, были бы признаны недействительными. Никогда не может быть искреннего примирения там, где раны смертельной ненависти проникли так глубоко. И это повлекло бы меня лишь к новой измене и еще глубочайшему падению.
Я забывал то, что получал беспрестанно, не понимал, что благодарное сердце никогда не остается в долгу, а постоянно платит, получая и уплачивая в одно и то же время.
Тяжел долг, который платят без конца, всегда оставаясь должником.
Ад – его неразлучный спутник; он всегда внутри его и вокруг него. Ни на один шаг не может он бежать от Ада, где бы он ни был, он не может скрыться от самого себя.
Вот что ожидает всякого, кто, слишком доверяя достоинствам женщины, представляет ей господство. Она не терпит противоречия, а если ее постигнет несчастье, когда она представлена самой себе, она же первая обвинит слабость и снисходительность мужа.» Так, в взаимных укорах, проводили они бесплодные часы; ни один не сознавал себя виновным и, казалось, конца не будет их тщетным распрям.
Все темное во мне просвети, все низкое возвысь, подкрепи мой дух, чтобы я, будучи достойным того, дал уразуметь людям вечное Провидение и оправдать пути Всевышнего.
Во всем Небе существует ли такая высокая любовь?
Смешон мне тот, кто храбр, предприимчив перед боем, но как только оружие изменит ему, – трепещет перед последствиями
О, неужели ты тот дух… но как низко пал ты.
Так, распростертый в громадном пространстве, лежал в пылающей пучине удрученный Сатана. Никогда бы не мог он не только подняться, но даже чуть-чуть приподнять голову, если бы волей всевышних Небес не было ему предоставлено полной свободы в черных его умыслах, чтобы он, делая зло другим, бездной своих преступлений навлек проклятие на свою собственную голову; чтобы он терзался все больше, видя, что вся его злоба вызывает только бесконечную доброту, благость и милосердие Божие к соблазненному им человеку, а на него, Сатану, навлекает тройную меру бедствий, гнева и кары.
Дух живет сам в себе; он может внутри себя из Неба сделать Ад, и Ад превратить в Небо.
Уже прошло столько времени, сколько для смертных девять раз день сменяется ночью, а он, побежденный, все еще лежал со своим ужасным войском в огненном море, погибший и все-таки бессмертный.
В одно мгновение поднимается в воздухе десять тысяч знамен, развеваясь в мраке бездны цветами востока; стройными рядами вырастает густой лес копий; тесно сжатые шлемы, щиты представляют непроницаемую, плотную стену; вся армия правильными фалангами разворачивается и идет под звуки дорических флейт и свирелей. Эти самые звуки воодушевляли перед боем героев древности возвышенными, благородными чувствами; не слепую ярость внушали они, но хладнокровное, непоколебимое мужество, которое заставляло предпочитать смерть бегству или постыдному отступлению; полные гармонии, звуки эти созданы были для того, чтобы успокаивать расстроенные мысли, изгонять сомнение, страх, печаль из сердец смертных и бессмертных. Так, дышащие силой, с твердой решимостью, безмолвно шествуют падшие Ангелы под нежную музыку
Чтобы он не простер дерзновенной руки также и к древу жизни, не вкусил его и не стал бы жить вечно (или, по крайней мере, воображать, что бессмертен), Я решил изгнать его из Рая, чтобы он возделывал землю, из которой он взят.
Господь принимает их молитву, но объявляет, что они не будут жить в Раю.
Он осудил тебя только на болезни беременности и рождения, болезни, скоро вознаграждаемые радостию при виде плода твоего чрева. Меня же проклятие едва коснулось, пав на землю. Я должен трудом зарабатывать себе хлеб.
На высоком холме возвышается он и сияет издали, словно гора, воздвигнутая на горе, с пирамидами и башнями, высеченными из цельных алмазных глыб и золотых скал. Таков был дворец великого Люцифера.
В чаши этих весов Он положил два жребия: в одну – бегство Сатаны, в другую – бой; последняя чаша быстро взлетела наверх и ударилась о перекладину.
Бесчисленные ряды блиставших люстр и пылавших факелов, питаемых Нефтью и Асфальтом, магической силой держась под сводом, изливают потоки света как бы с тверди небесной.
Он откинул назад свой тяжелый щит; массивный, громадный круг висит на его плечах
Громадная его масса подобна сказочным чудовищам: порождениям земли, Титанам, восставшим на Зевса, Бриарею или Тифону , громаднейшему из всех существ, сотворенных рукою Бога, когда Он населял воды океанов.
Если бы Его помысел захотел направить к добру наше зло, мы должны стараться расстроить Его намерения, и в самом добре всегда отыскивать источник зла: это может часто удаваться нам и, если я не ошибаюсь, может быть будет раздражать врага, отклонять от цели самые сокровенные Его предначертания.
Да, мы должны восхвалять нашего Создателя, ежедневно воздавать Ему благодарения: тем более я, получившая несравненно большую долю счастья, счастья наслаждаться тобою, как высшим существом, между тем как ты нигде не можешь найти никого равного себе.
Да, мы должны восхвалять нашего Создателя, ежедневно воздавать Ему благодарения: тем более я, получившая несравненно большую долю счастья, счастья наслаждаться тобою, как высшим существом, между тем как ты нигде
Два эти создания были неодинаковы; их отличал разный пол; мужчина сотворен был для мысли и силы, женщина – для нежности и кроткой, очаровательной прелести
Так часовой, которого строгий начальник застал.
Второй был Хамос бегущих с берегов Нила израильтян на развратное поклонение себе, что вовлекло их в великие несчастия.
Первый приближается Молох , ужасный царь, запятнанный кровью человеческих жертв; напрасно лились слезы отцов и матерей; вопли младенцев, которых влачили в огонь, на алтарь мрачного идола, заглушались громом труб.
Вслед за богиней шел Таммуз ; его ежегодная рана, в начале лета, созывала на Ливанские долины толпы молодых сириянок; целый день в любовных песнях оплакивали эти девы участь бога.
В труде или в страдании быть слабым – вот величайшее несчастье.
Кто бы согласился, как бы ни были велики его страдания, лишиться этого разумного сознания, этой способности мысли, обнимающей вечность, для того, чтобы погибнуть, лишиться навсегда движения, чувства и быть поглощенным громадным чревом несозданной ночи?
Итак, подняться нам легко. Страшиться исхода – напрасно. Если мы раздражим снова сильного врага, мщение Его изобретет еще более ужасное средство для довершения нашей гибели, – но чего же еще можно бояться в Аду? Что может быть ужаснее как жить здесь, лишенным блаженства, осужденным на страшные муки в этой адской бездне, где будет нас вечно палить неугасимый огонь, без надежды на избавление, где мы, рабы Его гнева, в час пытки покорно склоняемся под Его карающим бичом!
Если наши муки будут еще увеличены, – мы истлеем совсем, перестанем существовать. Чего же страшиться нам? Что удерживает нас, отчего колеблемся мы распалить гнев врага до крайности? В отчаянном порыве ярости Он или совершенно истребит нас, превратит в ничто наше существо; – но разве мы не были бы счастливее тогда, чем оставаясь бессмертными в вечных муках? Или, если естество наше действительно божественно и бытие его вечно, то, даже в худшем случае, нам нечего бояться, а опыт доказал, что наших сил достаточно, чтобы тревожить Его Небо.
Где нет благ, которые бы можно было оспаривать, там не может возникнуть ни заговора, ни раздора; никто, наверное, не станет добиваться первенства в Аду; никто не найдет свою долю настоящих мук слишком малою, чтобы в честолюбивых мечтах жаждать еще большей. Итак, здесь союз наш крепче, вера – тверже, согласие – нерушимее, чем это может быть на Небе.
Но что, если наш Победитель (я невольно признаю Его теперь Всемогущим, ибо только всемогущая власть могла преодолеть такую силу, как наша), – что, если Он оставил нам всю крепость духа для того лишь, чтобы дать нам силы переносить наши муки и исполнить этим Его гневное мщение, или для того, чтобы на нас, как на военнопленных, возложить самые тяжкие труды в недрах Ада, где мы должны будем работать в огне или служить Его гонцами в глубинах преисподней?.. К чему послужит нам тогда сознание неутраченной силы и бессмертия, неужели для того только, чтобы сносить вечные муки?» На это Дух зла быстро отвечал: «Падший херувим! В труде или в страдании быть слабым – вот величайшее несчастье.
Никогда мы не уступим, никогда не покоримся; в этом мы непобедимы! Нет, ни гнев, ни Его всемогущество никогда не заставят преклоняться перед Ним, на коленях молить о пощаде, боготворить Того, Кто так недавно еще перед этой рукой трепетал за Свое царство? О, какая низость! Такое бесчестие, такой стыд позорнее нашего падения. Но, по определению судеб, наше божественное начало и небесное естество вечны; наученные опытом этого великого события, мы не стали хуже владеть оружием, и приобрели опыт: мы можем теперь с большей надеждой на успех, силой или хитростью, начать вечную непримиримую войну с нашим великим врагом, тем, что теперь торжествует, и, ликуя, один, всевластным деспотом, царит в Небе.
Неужели ты тот самый дух, мысли, планы, гордые надежды которого были некогда союзником в смелом и славном предприятии? Теперь несчастье снова соединило нас. Ты видишь, в какую бездну низринуты мы с горней выси Тем, Кто победил нас Своими громами? Кто же подозревал о таком могуществе? Но, несмотря ни на эту силу, несмотря ни на что, чем бы Державный Победитель ни наказал нас еще в Своем гневе, я не раскаиваюсь. Потерян мой внешний блеск, но ничто не изменит во мне твердости духа и того высокого негодования, какое внушает мне чувство оскорбленного достоинства, негодования, подвигшего меня на борьбу с Всемогущим.
Знай одно: добро никогда не будет нашим уделом; напротив, естественным нашим наслаждением будет порождать вечное зло, наперекор высокой воли Того, с кем мы боремся.
Пусть ни один человек не стремится знать вперед, что готовится в будущем ему или его детям: никакое предвидение не способно отвратить горя, а ожидание будущих бедствий не менее тяжко, чем сама действительность.
За то, что ты сделал, будь проклят перед всеми скотами, перед всеми зверями полевыми; ты будешь ходить, ползая на чреве.
Мое решение – умереть с тобою!
Сказала и в злополучный час протягивает к плоду безрассудную руку, срывает, вкушает его! Земля содрогнулась от боли.
О, Адам, как могли родиться в твоей душе подобные мысли? Как мог ты думать так дурно о той, которая так дорога тебе?
Земля, как ты похожа на Небо, если еще не превосходнее его! Жилище, достойное богов! Ведь тебя созидала позднейшая мысль, преобразуя то, что уже устарело! И разве после лучшего создал бы Бог худшее!
Между неравными какое может быть общение? Какое счастье, какое истинное наслаждение?
Словно пробудясь от глубокого сна, увидел я себя; я спокойно лежал на цветущей траве…
Адам, просвещенный в своих сомнениях, отвечает: «Чистый небесный Разум, светлый Ангел, ты вполне удовлетворил меня, избавил от многих забот; ты показал мне легчайший путь жизни, научил не отравлять беспокойными мыслями сладости этой жизни, от которой Господь повелел удалиться всем тревогам и заботам; они не смеют коснуться нас, если мы сами не будем искать их в пустых мечтах, в суетных знаниях!
Но ум или воображение, не зная пределов, блуждают в бесконечном лабиринте, пока предостережение или опыт не научат нас, что высшая мудрость не в глубоком познании далеких от нас вещей, отвлеченных, темных, но в разумении того, что видим мы перед собою в ежедневной жизни. Все остальное – дым, суета, безумие, могущее сделать нас еще более неопытными, не приготовленными в суждении о вещах, наиболее нам близких, вечно недовольными. Итак, спустимся с этой высоты, пусть будет полет наш смиреннее.
Но к плоду дерева, которое дает познание добра и зла, ты не можешь прикасаться; в день, когда ты вкусишь от него, ты умрешь, карой за то назначена смерть. Остерегайся, обуздывай свои желания, чтобы не постиг тебя внезапно Грех и черная спутница его, Смерть.
Поэтому Всемогущий и Вездесущий Отец (где же нет присутствия Его?) во всеуслышание сказал Своему Сыну.
Господней золотой циркуль, чтобы очертить границу вселенной и всего создания. Один конец ставит Он в центр, другим обводит в необъятной глуби мрака и вещает: «До этой черты прострись, о мир! Вот твоя граница и окружность!»
Ад услышал нестерпимый грохот; Ад увидел Небеса, низвергающиеся с Небес, и бежал бы от ужаса, но слишком глубоко было мрачное его основание и слишком крепко был он прикован там неумолимой Судьбою.
Он скрежещет зубами от боли, от злобы и стыда: теперь он не мог сказать, что ему нет равного. Как страдала его гордость, как был унижен он, безумно считавший себя равным Богу!
Сатана, открытый Ангелом, содрогается и встает, пораженный удивлением.
Бог есть твой закон, мой закон – ты; не знать ничего более – высшее знание женщины, величайшее ее счастье и слава.