Мартин Иден — одна из самых интересных и очень увлекательных книг для любого читателя. Она рассказывает о простом человеке, который влюбился в очень богатую девушку. Понимая, что их уровень разный, он решает стать популярным и богатым, благодаря газетам и своим произведениям. Идя по долгому пути, он смог получить желаемое, но девушка пришла к нему лишь тогда, когда он стал более богатым и популярным, что сделало его очень грустным. Книга Мартин Иден — цитаты и афоризмы в данной подборке.
Он находился в блаженном состоянии человека, мечты которого вдруг перестали быть мечтами и воплотились в жизнь.
Повторялась исконная трагедия одиночки, пытающегося внушить истину миру.
Ведь радость творчества – благороднейшая радость на земле.
Но ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
Он усмехнулся про себя и подумал: «А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица».
Никакой жизни «там», говорил он себе, нет и быть не может; вся жизнь здесь, а дальше – вечный мрак.
Он предлагал ей то, что у него было лишним, без чего он мог обойтись, – а она отдавала ему всю себя, не боясь ни позора, ни греха, ни вечных мук.
Моя любовь могла бы растопить камень, а не то что сердце живой женщины.
Любите красоту ради самой красоты.
Мартин усмехнулся и в глубине души удивился, почему вообще человеку приходит желание жениться? Это казалось ему странным и непонятным.
Сказав так, он заснул, и сны его по смелости и необычайности могли сравниться только с грезами курильщика опиума.
Он был не искатель славы, а только юноша, одержимый любовью.
Но Бриссенден всегда оставался загадкой. Аскет с виду, он в то же время обладал огромным темпераментом и обостренной чувственностью. Он не боялся смерти, с презрением относясь ко всем формам человеческого существования; но в то же время страстно любил жизнь до самых мельчайших ее проявлений. Он был одержим жаждой жизни, стремлением сгущать ее трепет, «шевелиться на своем крохотном пространстве среди космической пыли, из которой я возник», – сказал он однажды. Он злоупотреблял наркотиками и проделывал странные вещи только ради того, чтобы изведать новые ощущения. Он рассказал Мартину, как три дня подряд не пьет воды, чтобы на четвертый насладиться утолением жажды. Мартин так никогда и не узнал, кто он и откуда. Это был человек без прошлого, его будущее обрывалось близкой могилой, а в настоящем его сжигала горячка жизни.
Это огромная задача – суметь воплотить свои мысли и чувства в слова, написанные или сказанные так, чтобы слушатель или читатель понял их, чтобы в нем они снова перевоплотились в те же мысли и в те же чувства.
Так на пути своего развития Мартин столкнулся лицом к лицу с буржуазной классовой моралью; и вскоре она сделалась для него настоящим пугалом. Сам он был интеллектуальным моралистом, и мораль окружающих его людей раздражала его даже больше, чем их напыщенная пошлость; это была какая-то удивительная смесь, экономики, метафизики, сентиментальности и подражательности.
Не удивительно, что святые на небесах чисты и непорочны. Тут нет заслуги. Но святые в грязи – вот это чудо! И ради этого чуда стоит жить! Видеть моральное величие, поднимающееся над грязными клоаками несправедливости; расти самому и глазами, еще залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности и ничтожества расцветает сила и правда и благородство духа.
Оба были убеждены, что Мартин пришел домой пьяный. Их души были глухи ко всему прекрасному, иначе они бы поняли, что эти сверкающие глаза и сияющее лицо были отражением первой юношеской любви.
Может быть, знаменитые музыкальные критики совершенно правы. Но у меня есть свое мнение, я не подчиню его приговору всех критиков вместе взятых. Что мне не нравится, то мне не нравится, и с какой стати я должен делать вид, что мне это понравилось! Только потому, что это нравится другим? Я не желаю подчинять свои вкусы моде.
Я хочу сказать, что он производит на меня впечатление человека, который заглянул вглубь вещей и так напугался, что самого себя хочет уверить в том, что ничего не видел.
Но у меня есть свое мнение, я не подчиню его приговору всех критиков вместе взятых. Что мне не нравится, то мне не нравится, и с какой стати я должен делать вид, что мне это понравилось! Только потому, что это нравится другим? Я не желаю подчинять свои вкусы моде.
Мартин не знал, что для Руфи «радость творчества» – пустые слова. Она, правда, часто употребляла их в беседе, и Мартин впервые услыхал о радости творчества из ее уст. Она читала об этом, слушала на лекциях университетских профессоров, даже упоминала, сдавая экзамен на степень бакалавра искусств. Но сама она была настолько заурядна, настолько лишена всякого творческого порыва, что могла лишь слепо повторять то, что говорили о творчестве другие.
Есть же люди, которые владеют тайной выражения мыслей, умеют делать слова своими послушными рабами, сочетать их так, что возникает нечто новое, и это новое больше, чем простая сумма отдельных значений.
Мартин был подобен эоловой арфе. То, что он пережил и изведал на своем веку было струнами, а музыка – ветром, который колебал эти струны, и они вибрировали, порождая воспоминания и мечты.
То, что существует, считается не только правильным, но и лучшим. Самый факт существования чего-нибудь рассматривается как его оправдание, – и, заметьте, не только при данных условиях, а на веки вечные. Конечно, люди верят в эту чепуху только благодаря своему закоснелому невежеству, благодаря самообману, который так превосходно описал Вейнингер. Невежественные люди воображают, что они мыслят, распоряжаются судьбами тех, которые мыслят на самом деле.
Он теперь ясно понял, что никогда не любил Руфь на самом деле. Он любил некую идеальную Руфь, небесное существо, созданное его воображением, светлого и лучезарного духа, воспетого им в поэмах любви. Настоящую Руфь, буржуазную девушку с буржуазной психологией и ограниченным кругозором, он не любил никогда!
А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица».
Это огромная задача – суметь воплотить свои мысли и чувства в слова, написанные или сказанные так, чтобы слушатель или читатель понял их, чтобы в нем они снова перевоплотились в те же мысли и в те же чувства
Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил
В этом человеке бесконечные возможности, но лень его совершенно необычайна.
университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.
Ей была свойственна та характерная узость мысли, которая заставляет людей известного круга думать, что только их раса, религия и политические убеждения хороши и правильны и что все остальные человеческие существа, рассеянные по миру, стоят гораздо ниже их. Это была та же узость мысли, которая заставляла древнего еврея благодарить бога за то, что он не родился женщиной, а теперь заставляет миссионеров путешествовать по всему земному шару, чтобы навязать всем своего бога.
Он искал любви всю свою жизнь. Его природа жаждала любви. Это было органической потребностью его существа. Но жил он без любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в одиночестве.
Став вьючным животным, никогда не достигнешь светлых высот
Границы ее кругозора были для нее единственными правильными границами; но ограниченные умы замечают ограниченность только в других. Таким образом, она считала свой кругозор очень широким и этим объясняла возникавшие между ней и Мартином идейные коллизии и мечтала научить его смотреть на вещи ее глазами, и расширить его горизонт до пределов своего горизонта.
Разум не должен вмешиваться в любовные дела. Правильно рассуждает любимая женщина или неправильно – это безразлично. Любовь выше разума.
Плывя по течению, он меньше ощущал жизнь, а ощущение жизни причиняло боль.
И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Джентльмену следует изучать латынь, но джентльмену не следует ее знать.
Он смотрел на своего, уверенно шагавшего спутника, и впервые в жизни подумал о том, как неуклюжа его собственная походка, и как она отличается от походки других людей. На мгновение его обожгло стыдом от этой мысли.
Он отошел от всех своих прежних товарищей и порвал с прежними привычками, а новых друзей у него не было, и ему оставалось только чтение.
Это огромная задача – суметь воплотить свои мысли и чувства в слова, написанные или сказанные так, чтобы слушатель или читатель понял их, чтобы в нем они снова перевоплотились в те же мысли и в те же чувства. Это божественная задача.
он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.
Они быстро переглянулись, и ее глаза блеснули любовно и ласково. Глаза Мартина также блеснули, и он даже не подозревал, что блеск в глазах Руфи был, в сущности говоря, лишь отражением того огня, который горел в его взоре.
Он видел огромную разницу между собой и своими товарищами, но не мог понять, что разница эта лежит не в достигнутом, а в возможном
Нет, не бойся, я не влюблюсь в Мартина Идена, это было бы для меня самым большим несчастьем.
Он был глубоко тронут, и сердце его исполнилось нежностью и сочувствием. Он искал любви всю свою жизнь. Его природа жаждала любви. Это было органической потребностью его существа. Но жил он без любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в одиночестве. Впрочем, сам он никогда не сознавал, что нуждается в любви. Не сознавал он этого и теперь. Он только видел перед собой проявления любви, и они казались ему благородными, возвышенными, прекрасными.
Рука Мартина нерешительно протянулась и обняла ee стан. Она ждала с мучительным наслаждением, ждала, сама не зная чего; губы ее горели, сердце стучало, кровь обращалась все быстрей. Объятие Мартина стало крепче, он медленно и нежно привлекал ее к себе. Она не могла больше ждать. Она судорожно вздохнула и безотчетным движением уронила голову к нему на грудь Мартин быстро наклонился, и губы их встретились.
Жизнь была уныла, и вкус от нее оставался горький. Вот где таилась его гибель. Жизнь, не стремящаяся к жизни, ищет путей к смерти.
Но святые в грязи – вот это чудо! И ради этого чуда стоит жить! Видеть моральное величие, поднимающееся над грязными клоаками несправедливости; расти самому и глазами, еще залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности и ничтожества расцветает сила и правда и благородство духа.
В своих скитаниях по пестрому, без конца изменяющемуся миру Мартин научился одному мудрому правилу: играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
И главная их обязанность состоит в том, чтобы вытравить из университетской молодежи всякую оригинальность мышления и заставить мыслить по определенному трафарету.
Нового рая он не нашел, а старый был безвозвратно утрачен
Ее тело было чем-то особым; казалось даже, что оно не должно быть подвержено обыкновенным телесным недугам и слабостям. Оно было не только обиталищем ее души, – оно было эманацией духа, чистейшим и прекраснейшим воплощением ее божественной сущности.
Но, я добьюсь того, что это будет моего ума дело!
Став вьючным животным, никогда не достигнешь светлых высот;
У великих поэтов нельзя выкинуть ни одной строчки. Это было бы огромной потерей для мира.
Его воображение влюбленного наделило ее такой святостью, такой бесплотной чистотой, что исключило всякую мысль о телесной близости.
Дайте мне время, – сказал он вслух. – Дайте мне только время. Время! Время! Время! Это была его вечная мольба.
Его охватил страх: сумеет ли он одолеть все это? Но, тут же он вспомнил, что были люди – и много людей, – которые одолели. И он горячо поклялся, что сумеет постичь все то, что постигли другие.
Мартин боролся во мраке, без совета, без поощрения; все кругом словно сговорились подтачивать его мужество.
Его натуре свойственно было стремление к завершенности.
Это было красиво, а красота неодолимо влекла его.
Вы ранены красотой. Это незаживающая рана, неизлечимая болезнь, раскаленный нож в сердце.
Все мыслители, задумывавшиеся над общими вопросами, все величайшие умы фактически всегда пользовались трудами специалистов. И Герберт Спенсер поступал точно так же. Он обобщал открытия многих тысяч исследователей. Ему надо было бы прожить тысячи жизней, чтобы дойти до всего самому. То же самое было с Дарвином. Он использовал то, что было изучено садовниками и скотоводами.
«Ведь это все было сделано давным-давно! И вот вы наперерыв кормите меня, а когда-то вы предоставляли мне умирать с голоду, отказывали мне от дома, знать меня не хотели, только за то, что я не шел служить. А все мои вещи уж тогда были написаны. Теперь, когда я говорю, вы не спускаете с меня благоговейных взоров, ловите каждое изрекаемое мною слово. Я говорю вам, что вы жалкие душонки, а вы, вместо того чтобы обидеться, сочувственно киваете головой и чуть ли не благодарите меня. Почему? Потому что я знаменит! Потому что у меня много денег! А вовсе не потому, что я – Мартин Иден, славный малый и не совсем дурак. Если бы я сказал, что луна сделана из зеленого сыра, вы бы немедленно согласились с этим, во всяком случае не стали бы мне противоречить, потому что у меня есть целые груды золота. А ведь работа, за которую я их получил, была сделана давным-давно, в те самые дни, когда вы плевали мне в лицо и втаптывали меня в грязь!»
Умереть ради нее, думал он, – это значит и жить и любить по-настоящему. А ему было всего двадцать один год, и это была его первая любовь!
Ты когда-то одолел Масляную Рожу, – так же ты одолеешь и издателей, хотя бы тебе для этого пришлось потратить в три раза больше времени! Только не вздумай останавливаться. Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!
«Кто ты такой, Мартин Иден? – спрашивал он себя в этот вечер, вернувшись домой и глядя на себя в зеркало. Он глядел долго и с любопытством. – Кто ты и что ты? Где твое место? Твое место подле такой девушки, как Лиззи Конолли. Твое место среди толпы трудящихся людей, – там, где все вульгарно, низко и грубо. Твое место среди рабочего скота, в грязи и в навозе. Перед тобой свалка овощей. Гниет картофель. Нюхай же эту вонь, чёрт тебя побери, нюхай хорошенько! А ты смеешь совать нос в книги, слушать красивую музыку, любоваться прекрасными картинами, заботиться о своем языке, думать о том, о чем не думает никто из твоих товарищей, отмахиваться от Лиззи Конолли и любить девушку, которая на миллионы миль выше тебя и живет среди звезд! Кто ты такой? Что ты такое, чёрт тебя возьми! Доведет ли все это тебя до добра?»
Сны его по смелости и необычайности могли сравниться только с грезами курильщика опиума.
– Немножко истерики и мелодрамы? Ну, что ж! Это не имеет значения. Ты когда-то одолел Масляную Рожу, – так же ты одолеешь и издателей, хотя бы тебе для этого пришлось потратить в три раза больше времени! Только не вздумай останавливаться. Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!
Все это относится к рассудку, а любовь выше рассудка.
Жизнь была тупа и бессмысленна, и от нее оставался дурной вкус во рту.
Он летит в темную бездну, – и в тот самый миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло его.
Не удивительно, что сильные завладели миром! Рабов погубило их собственное рабское мышление». «Служба» была для них золотым фетишем, который они обожали, перед которым смиренно повергались ниц.
Он видел огромную разницу между собой и своими товарищами, но не мог понять, что разница эта лежит не в достигнутом, а в возможном. То, что он делал, могли делать и они, но внутри него происходила какая-то работа, говорившая ему, что он способен на большее.
Еще никогда не бывало, чтобы он не смог овладеть тем, чего хотел, а сейчас он страстно хотел научиться выражать свои чувства и мысли так, чтобы она его понимала.
«А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица»
Это был человек без прошлого, его будущее обрывалось близкой могилой, а в настоящем его сжигала горячка жизни.
Он ненавидел сон. Так много нужно было сделать, так много пережить! Он жалел о каждом миге, похищенном у него сном;
Юноша, одержимый любовью, мог умереть за поцелуй, но не за тридцать тысяч долларов в год!
А теперь – в ней – он видел эту чистоту, высшую степень доброты и непорочности, в сочетании которых и есть вечная жизнь.
В известном смысле, он переживал моральную революцию.
Разум не должен вмешиваться в любовные дела. Правильно рассуждает любимая женщина или неправильно – это безразлично. Любовь выше разума.
Да, он нашел здесь то, для чего стоило жить, чего стоило добиваться, из-за чего стоило бороться и ради чего стоило умереть
Куда они девали свое образование? Ведь они читали те же книги, что и он. Как могло случиться, что они ничего не извлекли из них?
Раньше он, по глупости, воображал, что каждый хорошо одетый человек, не принадлежащий к рабочему сословию, обладает силой ума и утонченным чувством прекрасного. Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.
Ей была свойственна та характерная узость мысли, которая заставляет людей известного круга думать, что только их раса, религия и политические убеждения хороши и правильны и что все остальные человеческие существа, рассеянные по миру, стоят гораздо ниже их. Это была та же узость мысли, которая заставляла древнего еврея благодарить бога за то, что он не родился женщиной, а теперь заставляет миссионеров путешествовать по всему земному шару, чтобы навязать всем своего бога. И она же внушала Руфи желание взять этого человека, выросшего в совершенно иных условиях жизни, и перекроить его по образцу людей ее круга.
Не удивительно, что святые на небесах чисты и непорочны. Тут нет заслуги. Но святые в грязи – вот это чудо!
Из рук его выскользнул руль, маршрутной карты у него не было, и он не стремился ни в какую гавань. Плывя по течению, он меньше ощущал жизнь, а ощущение жизни причиняло боль.
Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!
«Я добьюсь счастья, – шептал он лихорадочно. – Я стану им! Сумею стать, Я добьюсь счастья!»
Что мне не нравится, то мне не нравится, и с какой стати я должен делать вид, что мне это понравилось! Только потому, что это нравится другим? Я не желаю подчинять свои вкусы моде.
Правильно рассуждает любимая женщина или неправильно – это безразлично. Любовь выше разума.
Только не вздумай останавливаться. Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!
Жизнь, не стремящаяся к жизни, ищет путей к смерти
Немножко истерики и мелодрамы? Ну, что ж! Это не имеет значения. Ты когда-то одолел Масляную Рожу, – так же ты одолеешь и издателей, хотя бы тебе для этого пришлось потратить в три раза больше времени! Только не вздумай останавливаться. Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!
Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.
Он будет одним из тех людей, глазами которых мир видит, ушами которых мир слышит, он будет из тех сердец, которыми мир чувствует.
Сама любовь отдаляла ее и делала недоступной. Сама любовь отнимала у него то, чего он так страстно желал.
Иногда ему приходило в голову, что хорошо бы притвориться не тем, что он есть на самом деле, но тотчас являлась другая опасливая мысль: что ничего у него не выйдет и что он не привык к притворству и легко может оказаться в дураках.
Тридцать тысяч долларов – это, конечно, не плохо, но катар и неспособность радоваться жизни уничтожали их ценность.
Он знал, что существуют добро и зло, но мысль о чистоте как об одном из атрибутов живой жизни никогда не приходила ему в голову. А теперь – в ней – он видел эту чистоту, высшую степень доброты и непорочности, в сочетании которых и есть вечная жизнь.
Границы ее кругозора были для нее единственными правильными границами; но ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
То, что он предлагал ей, было так ничтожно в сравнении с тем, что она готова была отдать ему. Деньги – взамен любви! Он предлагал ей то, что у него было лишним, без чего он мог обойтись, – а она отдавала ему всю себя, не боясь ни позора, ни греха, ни вечных мук.
И все-таки ее влекла к нему какая-то, как ей казалось, сатанинская сила.
Его глаза были созданы, чтобы видеть, но до сих пор они были прикованы к непрестанно меняющемуся облику мира, и у него не оставалось времени взглянуть на себя.
Она была чиста, и вся чистота ее возмущалась; но она была женщина, и к тому же только что начавшая задумываться над удивительным парадоксом женской природы.
Невежественные люди воображают, что они мыслят, распоряжаются судьбами тех, которые мыслят на самом деле.
– Как вам это нравится, – пробормотал он себе под нос, – этот олух принял меня за пьяного! – Он усмехнулся про себя и подумал: «А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица».
Ему не приходило в голову, что он наделен исключительным умом, не знал он и того, что истинных и глубоких мыслителей нужно искать никак не в гостиной у Морзов; что эти мыслители подобны орлам, одиноко парящим в небесной лазури, высоко над землей, вдали от суеты и пошлости обыденной жизни.
Пьянство было следствием, а не причиной.
Настоящий сильный человек должен быть выше жалости и сострадания. Эти чувства родились в подвалах и были лишь агонией и предсмертными судорогами слабых и несчастных.
Он всегда живо откликался на красоту, а здесь было на что откликнуться.
Облака на западе поглотили заходящее солнце. Небо над горизонтом стало розовым, все кругом потонуло в этом розовом свете, и Руфь запела: «Прощай, счастливый день». Она пела, положив голову ему на плечо, и ее руки были в его руках, и каждый из них в этот миг держал в своей руке сердце другого.
Он искал любви всю свою жизнь. Его природа жаждала любви. Это было органической потребностью его существа. Но жил он без любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в одиночестве.
Это не моего ума дело… Но, я добьюсь того, что это будет моего ума дело!
Разум не должен вмешиваться в любовные дела.
Он постиг, наконец, смысл жизни и цель своего существования на земле.
Он мог бы легко скрыть от нее правду, но его натура не терпела лжи, да к тому же ему вспомнилось его давнее решение всегда говорить правду, к чему бы это ни вело.
Она, точно крепкое вино, побуждала его к смелым мыслям и поступкам, опьяняла воображение и уносила в заоблачную высь.
Ясно, что она немедленно влюбилась в него, или по крайней мере, вбила себе это в голову, что, в конце концов, одно и то же.
То, что он делал, могли делать и они, но внутри него происходила какая-то работа, говорившая ему, что он способен на большее.
Музыка на него всегда сильно действовала. Она, точно крепкое вино, побуждала его к смелым мыслям и поступкам, опьяняла воображение и уносила в заоблачную высь. У него словно вырастали крылья. Неприглядная действительность переставала существовать, уступая место прекрасному и необычайному.
Жизнь, не стремящаяся к жизни, ищет путей к смерти.
Его воображение влюбленного наделило ее такой святостью, такой бесплотной чистотой, что исключило всякую мысль о телесной близости. Сама любовь отдаляла ее и делала недоступной. Сама любовь отнимала у него то, чего он так страстно желал.
Ни одно приключение не казалось ему таким заманчивым, как это путешествие по неисследованным дебрям разума.
Любовь была сильнейшим проявлением жизни.
Чем больше она интересовалась Мартином, тем сильнее хотелось ей переделать его жизнь.
Он находился в состоянии более глубокого опьянения, – он был пьян Руфью, которая зажгла в нем любовь и стремление к новой, лучшей жизни; пьян книгами, которые пробудили в нем мириады неиспытанных желаний; пьян мыслью о собственной чистоте, которая дала ему еще более полное, чем раньше, ощущение здоровья и заставила все его тело трепетать от физической радости существования.
Я вроде моряка в незнакомом море, без карты и без компаса.
все они одинаково приспособляются к общим меркам все строят свою жизнь по готовому, убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену
Эта простая, бедная, изнуренная тяжелым трудом женщина обладала одной драгоценной способностью – верить.
Она спокойно прожила свои двадцать четыре года, ни разу не испытав даже легкого любовного увлечения, не умела разбираться в своих чувствах и, не имея понятия о согревающем пламени любви, не понимала, что это любовь согревает ее теперь.
Хотя она не могла понять в книге ни одной строчки, она была твердо убеждена, что каждая строчка в ней замечательна. Эта простая, бедная, изнуренная тяжелым трудом женщина обладала одной драгоценной способностью – верить.
Он тогда был слишком молод и не понимал, что сам у себя украл всю жизнь ради этих тридцати тысяч, от которых ему теперь никакой радости. Сейчас уже он на эти тридцать тысяч не купит того, что мог бы тогда купить за десять центов, – ну, там леденцов каких-нибудь, когда был мальчишкой, или орехов, или билет на галерку!
«Печальный юноша, он одержим любовью и в поцелуе умереть готов»
На мгновение его обожгло стыдом от этой мысли.
Он верил в себя, но он был одинок в своей вере
Печальный юноша, он одержим любовью и в поцелуе умереть готов
Устав от вечных упований, Устав от радостных пиров, Не зная страхов и желаний, Благословляем мы богов. За то, что сердце в человеке Не вечно будет трепетать. За то, что все вольются реки Когда-нибудь в морскую гладь.
Но Мартину уже не нужен был алкоголь. Он находился в состоянии более глубокого опьянения, – он был пьян Руфью, которая зажгла в нем любовь и стремление к новой, лучшей жизни; пьян книгами, которые пробудили в нем мириады неиспытанных желаний; пьян мыслью о собственной чистоте, которая дала ему еще более полное, чем раньше, ощущение здоровья и заставила все его тело трепетать от физической радости существования.
Именно, ничтожная душонка! Она будет лепетать вам про моральные истины и добродетели, и при этом будет бояться жить настоящей жизнью. Она будет по-своему любить вас, Мартин, но свою жалкую мораль она будет любить еще больше. Вы хотите великой, испепеляющей любви, вам нужна свободная душа, яркая бабочка, а не серая моль. А впрочем, в конце концов, вам и это наскучит, если вы только, на свое несчастье, останетесь живы. Но вы недолго проживете! Вы ведь не вернетесь к своим кораблям! Будете таскаться по этим гнилым городам, пока не сгниете сами.
Он изнывал от желания увидеть вновь девушку, чьи нежные руки с неожиданной цепкостью захватили всю его жизнь.
Именно в любви человеческий организм вполне оправдывает свое назначение, а потому любовь должна приниматься без всяких оговорок, как высшее – нет, высочайшее благо жизни.
ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
Святые на небесах пусть остаются святыми. А он – человек.
Он отдыхал в ночном забытье и, просыпаясь, неизменно испытывал сожаление. Жизнь томила и терзала его, а время было для него настоящей пыткой.
Все увлекательное, высокое и прекрасное, о чем он читал в книгах, оказалось правдой. Он находился в блаженном состоянии человека, мечты которого вдруг перестали быть мечтами и воплотились в жизнь.
Ведь любовь самое великое, что есть в мире!
сны его по смелости и необычайности могли сравниться только с грезами курильщика опиума.
Да, все они – его сестра и ее жених, люди его круга и люди, окружающие Руфь, – все они одинаково приспособляются к общим меркам все строят свою жизнь по готовому, убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Ей была свойственна та характерная узость мысли, которая заставляет людей известного круга думать, что только их раса, религия и политические убеждения хороши и правильны и что все остальные человеческие существа, рассеянные по миру, стоят гораздо ниже их.
Если есть в мире истинное милосердие, то оно обитает только здесь, среди бедняков
Он теперь ясно понял, что никогда не любил Руфь на самом деле. Он любил некую идеальную Руфь, небесное существо, созданное его воображением, светлого и лучезарного духа, воспетого им в поэмах любви. Настоящую Руфь, буржуазную девушку с буржуазной психологией и ограниченным кругозором, он не любил никогда!
Ограниченные умы замечают ограниченность только в других
Пьянство было следствием, а не причиной.
Смерть не причиняет боли. Это была еще жизнь, послед нее содрогание, последние муки жизни. Это был последний удар, который наносила ему жизнь.
Он выиграл сражение в тот самый миг, когда оно казалось проигранным
Ей и в голову не приходило, что этот человек, пришедший из-за пределов ее кругозора, высказывал очень часто мысли, слишком глубокие для нее, и слишком возвышался над привычным для нее уровнем.
Вы привыкли благоговеть перед всем, что признано достойным поклонения
Да, он нашел здесь то, для чего стоило жить, чего стоило добиваться, из-за чего стоило бороться и ради чего стоило умереть.
Он становился нелюдим. Ему с каждым днем было все труднее и труднее общаться с людьми. Присутствие их было для него тягостно, а необходимость поддерживать разговор приводила его в ярость. Встречаясь с людьми, он начинал испытывать беспокойство и успокаивался, только когда ему удавалось от них отделаться.
Легко простить, когда нечего прощать!
Он верил в себя, но он был одинок в своей вере.
Он никогда не подозревал, что человеческие знания так огромны. Его охватил страх: сумеет ли он одолеть все это? Но, тут же он вспомнил, что были люди – и много людей, – которые одолели. И он горячо поклялся, что сумеет постичь все то, что постигли другие.
Все они одинаково приспособляются к общим меркам все строят свою жизнь по готовому, убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Быть с ним в одной комнате, встречать его в дверях – уже значило дышать полной грудью.
Любите красоту ради самой красоты,
Это огромная задача – суметь воплотить свои мысли и чувства в слова, написанные или сказанные так, чтобы слушатель или читатель понял их, чтобы в нем они снова перевоплотились в те же мысли и в те же чувства. Это божественная задача.
Вся наша жизнь – ошибка и позор!» Да, наша жизнь – ошибка и позор!
Раз я верю в вашу любовь, то мне нет дела до их ненависти. Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
Деньги – взамен любви! Он предлагал ей то, что у него было лишним, без чего он мог обойтись, – а она отдавала ему всю себя, не боясь ни позора, ни греха, ни вечных мук.
Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец спотыкающийся и падающий на каждом шагу
Разница между ними была в том, что она внешне ничем не обнаруживала своего волнения, в то время как он покраснел до корней волос.
Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.
Лира, прочь! Я песню спел! Тихо песни отзвучали. Словно призраки печали, Утонули в светлой дали! Лира, прочь! Я песню спел! Я когда-то пел под кленом, Пел в лесу темно-зеленом, Я был счастлив, юн и смел, А теперь я петь не в силе, Слезы горло мне сдавили. Молча я бреду к могиле! Лира, прочь! Я песню спел!..
Великие певцы не всегда великие актеры.
Их души были глухи ко всему прекрасному, иначе они бы поняли, что эти сверкающие глаза и сияющее лицо были отражением первой юношеской любви.
Жизнь была для Мартина Идена мучительна, как яркий свет для человека с больными глазами. Жизнь сверкала перед ним и переливалась всеми цветами радуги, и ему было больно. Нестерпимо больно.
Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
– Я сегодня устал, – сказал он, – мне хочется любить, а не разговаривать.
Впрочем, деньги сами по себе не представляли для Мартина особенной ценности. Их значение было только в том, что они могли дать ему досуг, возможность купить приличный костюм, а все это вместе взятое должно было приблизить его к стройной бледной девушке, которая перевернула всю его жизнь и наполнила ее вдохновением.
Всякому человеку лестно услышать с кафедры свои собственные взгляды.
Он любил ее так сильно, так страшно, так безнадежно
Он непобедим, потому что умеет работать, и все твердыни рушатся перед ним.
В своих скитаниях по пестрому, без конца изменяющемуся миру Мартин научился одному мудрому правилу: играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
Ты хотел создавать красоту, а сам ничего не знал о природе красоты. Ты хотел писать о жизни, а сам не имел понятия о ее сущности. Ты хотел писать о мире, а мир был для тебя китайской головоломкой; и что бы ты ни писал, ты бы только лишний раз расписался в своем невежестве.
Жизнь так коротка, и мне всегда хочется взять от человека все самое лучшее, что в нем есть.
Она все время сама должна думать о себе, а когда девушке приходится самой о себе думать и заботиться, у нее не может быть такого нежного, кроткого взгляда, как… как у вас, например.
Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
Самая мысль о ней облагораживала и возвышала его, делала лучше и вызывала желание стать еще лучше.
играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
Мир казался ему удивительным вовсе не потому, что состоял из молекул и атомов, взаимодействовавших по каким-то таинственным законам, – мир казался ему удивительным потому, что в нем жила Руфь.
Пусть мертвецы остаются мертвецами. Какое имею я отношение к этим мертвецам? Красота вечна и всегда жива. Языки создаются и исчезают. Они – прах мертвецов.
Пена и накипь человеческого котла.
Он тут же твердо уверовал в то, что был бы гораздо счастливее, если б не уходил из своей среды, не гнался бы за книжными знаниями и обществом людей, стоявших выше него.
Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего, но только, конечно, не здесь, не в общении с этими людьми.
Бороться – так бороться до конца!
В действительности оба они были детьми во всем, что касалось любви; и по-детски, неумело и наивно, выражали свои чувства, – несмотря на ее университетский диплом и ученую степень и несмотря на его философские познания и суровый жизненный опыт.
Вот видите – я презираю мелкие условности и предрассудки, но стоило вам сказать самые простые слова, назвать вещи своими именами, и я мгновенно превратился в раба этих самых предрассудков.
Я предпочитаю здоровье и воображение, – отвечал он – доходы придут.
Любовь была сильнейшим проявлением жизни
В морской холодной глубине Все спит в спокойном, тихом сне. Один лишь шаг – плеснет вода, И все исчезнет навсегда.
Она доказывает, что человек с упорством и с волей может всего добиться в жизни!
Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего
Время! Время! Время! Это была его вечная мольба.
Он тотчас опять превратился в глину в ее руках и страстно желал, чтобы она лепила из него, что ей угодно, а она так же страстно желала вылепить из него мужчину по тому образцу, который ей представлялся идеалом.
мерил его меркой собственной жалкой жизни
Все это ходячие желудки, только желудки, руководимые якобы высокими идеями…
Слишком поздно, – сказал он. Он вспомнил слова Лиззи. – Я болен, Руфь… нет, не телом. Душа у меня больная, мозг. Все для меня потеряло ценность. Я ничего не хочу. Если бы вы пришли полгода тому назад, все могло быть по-другому. Но теперь уже поздно, слишком поздно!
Оставьте Мартина в покое, Руфь. Он сам прекрасно знает, что ему нужно. Посмотрите, чего он уже сумел добиться. Иногда он заставляет меня краснеть и стыдиться самого себя. Он и сейчас знает о мире и жизни и о назначении человека куда больше, чем Артур, Норман, я или вы, несмотря на всю нашу латынь, французский и англо-саксонский, несмотря на всю нашу так называемую культуру.
Нужно служить только красоте. Служите ей – и к черту толпу!
Черное покрывало было накинуто на экран его воображения, а фантазия томилась, загнанная в темную каморку, в которую не проникал ни один луч света.
Но ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
Все связано в мире, от самой далекой звезды в небесных просторах и до мельчайшей крупицы песка под ногой человека.
Но мне в конце концов безразлично, прав я или нет. Все равно это не имеет значения. Ведь абсолютной истины человек никогда не постигнет.
Мартин ожидал, сам не зная откуда, какого-нибудь нового импульса, который вновь подтолкнул бы его остановившуюся жизнь. А пока его существование оставалось томительным, однообразным, пустым и лишенным всякого смысла.
Он выиграл сражение в тот самый миг, когда оно казалось проигранным.
У меня свидание с вами, Руфь. Я не хочу других свиданий.
Нового рая он не нашел, а старый был безвозвратно утрачен.
И все же что-то в этом рассказе плохо вязалось с его понятиями о жизни и о красоте. Он никак не мог найти достаточного обоснования для всех тех лишений и нужд, которые претерпел мистер Батлер. Если бы он это делал из-за любви к женщине или из-за влечения к прекрасному – Мартин бы его понял. Юноша, одержимый любовью, мог умереть за поцелуй, но не за тридцать тысяч долларов в год! Было что-то жалкое в карьере мистера Батлера, и она не очень вдохновляла его. Тридцать тысяч долларов – это, конечно, не плохо, но катар и неспособность радоваться жизни уничтожали их ценность.
Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.
Ведь абсолютной истины человек никогда не постигнет.
А я индивидуалист. Я верю, что в беге побеждает быстрейший, а в борьбе сильнейший
И, достигнув этих вершин чувства, он начинал понимать, что это и есть любовь и что любовь – самое великое в мире.
Любовь явилась в мир раньше членораздельной речи, и в своей ранней юности она усвоила приемы и способы, которых никогда уже не забывала.
Написав статью, он освобождал в своем мозгу место для новых идей и проблем. В конце концов, это было нечто вроде присущей многим привычки периодически «облегчать свою душу словами» – привычки, которая помогает иногда людям переносить и забывать подлинные или вымышленные страдания.
– Дайте мне время, – сказал он вслух. – Дайте мне только время. Время! Время! Время! Это была его вечная мольба.
Он запряг в свой возок звезду, а она вывалила его в зловонное болото.
человек с упорством и с волей может всего добиться в жизни!
– У меня свидание с вами, Руфь. Я не хочу других свиданий.
У каждого из них были свои горести, и вино помогало им забыть действительность и перенестись в страну грез и фантазий. Но Мартину уже не нужен был алкоголь. Он находился в состоянии более глубокого опьянения, – он был пьян Руфью, которая зажгла в нем любовь и стремление к новой, лучшей жизни; пьян книгами, которые пробудили в нем мириады неиспытанных желаний; пьян мыслью о собственной чистоте, которая дала ему еще более полное, чем раньше, ощущение здоровья и заставила все его тело трепетать от физической радости существования.
Он видел огромную разницу между собой и своими товарищами, но не мог понять, что разница эта лежит не в достигнутом, а в возможном.
Мартин был полон самой горячей благодарности, ибо знал по опыту, что если есть в мире истинное милосердие, то оно обитает только здесь, среди бедняков.
Писание было для него заключительным звеном сложного умственного процесса, последним узлом, которым связывались отдельные разрозненные мысли, подытоживанием накопившихся фактов и положений. Написав статью, он освобождал в своем мозгу место для новых идей и проблем. В конце концов, это было нечто вроде присущей многим привычки периодически «облегчать свою душу словами» – привычки, которая помогает иногда людям переносить и забывать подлинные или вымышленные страдания.
И, быть может, там он забудет читанные когда-то книги и мир, который оказался сплошной иллюзией.
Она уже затмила для него весь горизонт.
Еще никогда не бывало, чтобы он не смог овладеть тем, чего хотел, а сейчас он страстно хотел научиться выражать свои чувства и мысли так, чтобы она его понимала. Она уже затмила для него весь горизонт.
Но своим угасающим сознанием он понял, что эти муки еще не смерть. Смерть не причиняет боли. Это была еще жизнь, послед нее содрогание, последние муки жизни. Это был последний удар, который наносила ему жизнь.
Границы ее кругозора были для нее единственными правильными границами; но ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
В конце концов, это было нечто вроде присущей многим привычки периодически «облегчать свою душу словами» – привычки, которая помогает иногда людям переносить и забывать подлинные или вымышленные страдания.
Он забыл все окружающее и жадными глазами впился в девушку. Да, он нашел здесь то, для чего стоило жить, чего стоило добиваться, из-за чего стоило бороться и ради чего стоило умереть.
Став вьючным животным, никогда не достигнешь светлых высот; виски внушило ему эту мысль, и он согласился с нею. Виски проявило великую мудрость. Оно открыло ему важную истину.
В своем неведении она не могла понять и того, что то космическое чувство, которое он в ней вызывал, есть любовь, та непреодолимая сила, что влечет мужчину и женщину друг к другу через целый мир, заставляет оленей в период течки убивать друг друга и все живое побуждает стремиться к соединению.
А мир так устроен, что деньги необходимы: без них не бывает счастья
Границы ее кругозора были для нее единственными правильными границами; но ограниченные умы замечают ограниченность только в других
Вы заметили, какой у нее, если можно так выразиться, жесткий взгляд? Ведь она никогда не жила под чьим-нибудь крылышком. Она все время сама должна думать о себе, а когда девушке приходится самой о себе думать и заботиться, у нее не может быть такого нежного, кроткого взгляда, как… как у вас, например.
Играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
Он искал любви всю свою жизнь. Его природа жаждала любви. Это было органической потребностью его существа. Но жил он без любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в одиночестве. Впрочем, сам он никогда не сознавал, что нуждается в любви. Не сознавал он этого и теперь. Он только видел перед собой проявления любви, и они казались ему благородными, возвышенными, прекрасными.
И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Мартин слишком любил ее и потому не понимал, а она не понимала его потому, что он не умещался в ограниченном круге ее представлений.
Ведь слава для вас яд. Вы слишком самобытны, слишком непосредственны и слишком умны, по-моему, чтобы питаться манной кашкой похвал.
«А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица».
Он не был ни жаден, ни скуп, но деньги для него означали нечто большее, чем известное количество долларов и центов. Они означали успех в жизни, и чеканные орлы казались Мартину крылатыми вестниками победы.
Мир казался ему удивительным вовсе не потому, что состоял из молекул и атомов, взаимодействовавших по каким-то таинственным законам, – мир казался ему удивительным потому, что в нем жила Руфь. Она была чудом, о каком он никогда раньше не знал, не мечтал и даже не догадывался.
Вы, в конце концов, правы для своего темперамента, а я прав для своего.
Глаза Мартина также блеснули, и он даже не подозревал, что блеск в глазах Руфи был, в сущности говоря, лишь отражением того огня, который горел в его взоре.
Самого достойного и значительного в Мартине она не замечала или, что еще хуже, не понимала. Этого человека, настолько гибкого, что он мог приспособляться к любым формам человеческого существования, Руфь считала просто упрямым и своенравным, потому что не могла перекроить его по своей мерке – единственной, которую знала. Она не могла следовать за полетом его мысли, и, когда он достигал высот, ей недоступных, она просто считала, что он заблуждается. Мысли ее отца, матери, братьев и даже Ольнэя ей всегда были понятны; и потому, не понимая Мартина, она считала, что в этом его вина. Повторялась исконная трагедия одиночки, пытающегося внушить истину миру.
Красота вечна и всегда жива. Языки создаются и исчезают. Они – прах мертвецов.
«А ведь я вправду пьян; вот не думал, что могу опьянеть от женского лица».
Ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
Ей-богу, думал он, я не хуже их, и если они знают многое, чего я не знаю, то и я могу всему этому научиться.
Классические мифы» Гэйли и «Век сказки» Бельфинча
В своих скитаниях по пестрому, без конца изменяющемуся миру Мартин научился одному мудрому правилу: играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода. Это правило тысячу раз оправдало себя на деле; к тому же оно развивало наблюдательность. Мартин научился ориентироваться, соразмерять свои силы, выжидать, пока обнаружится слабое место противника. Так и в кулачном бою он всегда старался нащупать у противника слабое место. А тогда уже опыт помогал ему бить по этому месту, и бить наверняка.
Он знал, хотя бы из сочинений Спенсера, что конечной сущности вещей человек не в силах постигнуть и тайна красоты столь же недостижима, как и тайна жизни, – может быть, даже еще непостижимее; что красота и жизнь удивительным образом сплетаются между собою, а сам человек – частица этого сплетения солнечных лучей, звездной пыли и еще чего-то неведомого.
Это была та же узость мысли, которая заставляла древнего еврея благодарить бога за то, что он не родился женщиной, а теперь заставляет миссионеров путешествовать по всему земному шару, чтобы навязать всем своего бога.
Его все время томило какое-то беспокойство, ему все время слышался голос, звавший его куда-то, и он странствовал по миру в поисках, пока не нашел, наконец, книгу, искусство и любовь.
Мартин научился одному мудрому правилу: играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода
Виски проявило великую мудрость. Оно открыло ему важную истину.
Вы знаете, – прибавил он, – мне жаль его, этого мистера Батлера. Он тогда был слишком молод и не понимал, что сам у себя украл всю жизнь ради этих тридцати тысяч, от которых ему теперь никакой радости. Сейчас уже он на эти тридцать тысяч не купит того, что мог бы тогда купить за десять центов, – ну, там леденцов каких-нибудь, когда был мальчишкой, или орехов, или билет на галерку!
Под малейшим воздействием внешнего мира его чувства и мысли вспыхивали и играли, как пламя.
И, наконец, всех оттеснила чудовищная, кошмарная толпа – растрепанные потаскухи с панелей Уайтчэпела, пропитанные джином ведьмы из темных притонов, целая вереница исчадий ада, грязных и развратных, жалкие подобия женщин, подстерегающие моряков на стоянках, эти отбросы портов, пена и накипь человеческого котла.
Когда-то я хотел прославиться. Теперь слава для меня ничего не значит. Я хочу только вас. Вы мне нужнее пищи, нужнее одежды, нужнее всего на свете. Я мечтаю только о том, чтобы уснуть, наконец, положив голову к вам на грудь. И меньше чем через год мечта эта сбудется.
Мартин научился одному мудрому правилу: играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
Шевелиться на своем крохотном пространстве среди космической пыли, из которой я возник»
Он видел огромную разницу между собой и своими товарищами, но не мог понять, что разница эта лежит не в достигнутом, а в возможном. То, что он делал, могли делать и они, но внутри него происходила какая-то работа, говорившая ему, что он способен на большее.
Играя в незнакомую игру, никогда не делать первого хода.
И вот с этой поры он изведал горечь жизни, тоску и безнадежность, которая была особенно мучительна оттого, что надежда питала ее.
Все их рассуждения сводились к одному: найди работу. Это было всегда первое и последнее слово. Этим исчерпывался весь круг их понятий. Найди работу! Поступи на службу! «Бедные, тупые рабы, – думал Мартин, слушая Гертруду. – Не удивительно, что сильные завладели миром! Рабов погубило их собственное рабское мышление». «Служба» была для них золотым фетишем, который они обожали, перед которым смиренно повергались ниц.
Он почувствовал тепло и огромность жизни в том, что только что прочел, но ему не хватало слов, чтобы рассказать об этом.
Я альтруистичен, как голодная свинья.
Он выиграл сражение в тот самый миг, когда оно казалось проигранным.
Слишком радостное известие может убить человека.
Но сама она была настолько заурядна, настолько лишена всякого творческого порыва, что могла лишь слепо повторять то, что говорили о творчестве другие.
Не удивительно, что святые на небесах чисты и непорочны. Тут нет заслуги. Но святые в грязи – вот это чудо! И ради этого чуда стоит жить!
Если есть в мире истинное милосердие, то оно обитает только здесь, среди бедняков.
«Вся наша жизнь – ошибка и позор!» Да, наша жизнь – ошибка и позор!
Ведь радость творчества – благороднейшая радость на земле. Она меня вознаградила сторицей за все лишения.
Каждый человек и каждая группа общества всегда подражают тем, кто выше их по положению.
Он не был утомлен науками и теперь мертвой хваткой вцеплялся в книжную премудрость.
Жизнь, не стремящаяся к жизни, ищет путей к смерти.
И он сидел за столом, угнетенный сознанием собственного ничтожества и очарованный всем, что совершалось вокруг него.
Она пела, положив голову ему на плечо, и ее руки были в его руках, и каждый из них в этот миг держал в своей руке сердце другого.
Мартин ласково поглядел на свои книги. Это были его единственные, всегда верные товарищи.
Он словно сам попал в книгу и странствовал по страницам переплетенного тома.
Да, все они – его сестра и ее жених, люди его круга и люди, окружающие Руфь, – все они одинаково приспособляются к общим меркам все строят свою жизнь по готовому, убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтобы только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Красота и жизнь удивительным образом сплетаются между собою, а сам человек – частица этого сплетения солнечных лучей, звездной пыли и еще чего-то неведомого.
Реальный мир существовал только в его мозгу и те рассказы, которые он писал, были осколками этого мира.
Нехорошо быть рабом, даже рабом привычки.
Вы хотите великой, испепеляющей любви, вам нужна свободная душа, яркая бабочка, а не серая моль.