Книга Дом, в котором … — цитаты и афоризмы (300 цитат)

Книга о маленьком мирке сирот, оказавшихся выброшенными родителями. Они жили в доме, стоявшем среди жилых построек. Внутри этого здания был лишь холод и отчуждение. Жители делились на компании и ссорились друг с другом. Эти ребята не знали жизни вне дома, жили в своей реальности, далеко от социума. Книга Дом, в котором … — цитаты и афоризмы в данной подборке.

Страшнее нет, чем быть совестливым.

Страшнее нет, чем быть совестливым.


Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.

Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.


Улыбка – это свет. Не у всех, но у многих.

Улыбка – это свет. Не у всех, но у многих.


Слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.

Слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.


Лучше убить человека, чем сделать его рабом своих желаний.

Лучше убить человека, чем сделать его рабом своих желаний.


Это ужасно, Курильщик. Когда твои вопросы глупее тебя. А когда они намного глупее, это еще ужаснее. Они как содержимое этой урны. Тебе не нравится ее запах, а мне не нравится запах мертвых слов.

Это ужасно, Курильщик. Когда твои вопросы глупее тебя. А когда они намного глупее, это еще ужаснее. Они как содержимое этой урны. Тебе не нравится ее запах, а мне не нравится запах мертвых слов.


Лучше бездумные рыдания, чем бесслезные раздумья.

Лучше бездумные рыдания, чем бесслезные раздумья.


Я сделал что-то выходящее за рамки. Повел себя, как нормальный человек. Перестал подлаживаться под других. И чем бы все это ни кончилось, знал, что никогда об этом не пожалею.

Я сделал что-то выходящее за рамки. Повел себя, как нормальный человек. Перестал подлаживаться под других. И чем бы все это ни кончилось, знал, что никогда об этом не пожалею.


Забудем того тебя, который живет в зеркале. – По-твоему, это не я? – Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?

Забудем того тебя, который живет в зеркале. – По-твоему, это не я? – Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


Ладно, извини. Ты красавец. Просто немного не в форме.

Ладно, извини. Ты красавец. Просто немного не в форме.


Ральф, загибая пальцы, восстановил в памяти иерархическую лестницу четвертой. После Сфинкса у них не Лорд, нет, а Шакал Табаки, как это ни странно. Представив Шакала в роли хозяина Дома, Ральф улыбнулся, но улыбка почти сразу застыла, превратившись в безжизненный оскал. Можно будет не напиваться. Можно будет просто запереться на третьем и ждать. Табаки разнесет Дом по кирпичику, а уж потом, если повезет, вступит в переговоры. К тому времени все будут мечтать вернуть Слепого.


Никогда – это слишком долгое слово. Ты их любишь, такие дурацкие слова.


Нет человека счастливее, чем настоящий дурак


Кроме того, Стервятник был краток и в отличие от стен не изъяснялся стихами.


кто свободнее – бегущий по саванне слон или тля, сидящая на листе все равно какого растения?


Всякий раз, потакая своим желаниям, теряешь волю и становишься их рабом


которых ты в ответе до конца своих дней, если превращаешься в чайку, пишешь незрячему любовные письма на стенах, письма, которые он никогда не прочтет. Если, несмотря на твою уверенность в собственном уродстве, кто-то умудряется влюбиться в тебя… если подбираешь бездомных собак и кошек и выпавших из гнезд птенцов, если разжигаешь костры для тех, кто вовсе об этом не просил…


как это все-таки странно, что свадебное платье, оказывается, может и дурнушку сделать красавицей.


Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?


– Курильщик! Солнце мое! Ты здесь? Отзовись!


«Это нервы, просто нервы, как оголенные проводочки, свисают во все стороны и за все цепляются, при чем здесь личность и степень ее яркости, глупое ты существо?»


– Знаешь, – говорю я, – что означает случившееся с тобой? Что Дом взял тебя. Пустил в себя. Где бы ты ни был, ты теперь – его часть. А он не любит, когда его части разбросаны где попало. Он притягивает их обратно. Так что не все потеряно.


Однажды – фантазировал я – они, вконец озверев от скуки, придумали сценарий Игры и поклялись следовать ему при любых обстоятельствах. Каждому своя роль, каждому – свое место в игре. Так с тех пор и живут. Притворяясь и придерживаясь сценария. Иногда с охотой, иногда кое-как, но всегда и везде, особенно в столовой, где больше зрителей. Некоторые – как Фазаны – заигрались до потери человеческого облика.


Нельзя предавать одного, чтобы защитить многих.


– Я не брезгливый, – ответил я. – Я нормальный. А ты? Он прищурился: – Я – нет.


Подойдя к звездообразной дыре, протягивает руку в рамку стеклянных ножей, берет с крыши снег – пушистый и мягкий под твердой коркой – и пьет его с ладони. – Я пью облака и замерзший дождь. Уличную копоть и следы воробьиных лапок. А что пьешь ты, Арахна?


Подвожу Рыжую к строенной кровати. Она садится рядом с Лордом – и в глазах Златоглавого загорается собственнический блеск. Триумфальный блеск. Он застенчиво гасит его ресницами.


Ладно, – сказал он. – Забудем того тебя, который живет в зеркале. – По-твоему, это не я? – Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


О чем вы говорили? – спрашивает он. – Клещами, клещами! – шепчу я ему. – И скальпелем!


Я молчу. Собственное бессилие пожирает меня. Скоро останутся одни кости


Я лежу на влажной траве, положив ноги на скамейку, и смотрю в небо, которое недавно плакало.


«Те, кто будут жить, не теряя веры в чудо, обретут его».


Вы дому не нужны – чего ради вы так низко опускаетесь и нуждаетесь в нем – уходите – уезжайте далеко-далеко от дома.


Потный, нездорового вида Черный спросил со своей кровати, дадут ли ему умереть спокойно.


Мало что человек красив до неприличия и вытворяет невероятные вещи, так он этого еще и не замечает! Задирай он нос, подчеркивай свое превосходство, честное слово, было бы легче его переносить.


Держал я настоящую крысу. Не из белых, а самую что ни на есть доподлинно серую. С ней можно было спать ложиться. Кормишь с рук, и все. Никаких подвохов. Но Человек – совсем другое дело. Корми не корми, а близко не подходи. Тем более, если нездоров.


Сначала тебе разрешают пить кофе. Потом перестают следить за тем, в котором часу ты ложишься спать. Курить никто не разрешает, но не разрешать можно по-разному. Поэтому старшие курят почти все, а из младших только один. Курящие и пьющие кофе старшие становятся очень нервными – и вот им уже разрешают превратить лекционный зал в кафе, не спать по ночам и не завтракать. А начинается все с кофе.


море, например, всегда выбрасывает на берег одно и то же, и всегда разное. Если при тебе приплыл сучок, это еще не значит, что в прошлый раз не было ракушки. Поэтому умный соберет все в кучку, добавит в нее то, что собрано другими, а потом рассказы о том, что приплывало в старые времена. И будет знать, что приносит море.


Но Курильщика трудно отшивать. Он протягивает себя на раскрытой ладони – всего целиком – и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид, что не понял, что тебе дали и зачем. Его сила в этой страшной открытости. Таких я еще не встречал. И я вздыхаю, прощаясь с надеждой отдохнуть до возвращения стаи.


Лицо серьезное, как будто он знает, что с ним случится, хотя на самом деле у каждого есть такая фотография, о которой в случае чего можно сказать: «Он знал», – просто потому, что человек не соизволил вовремя улыбнуться.


Зеркала – насмешники. Любители злых розыгрышей, трудно постижимых нами, чье время течет быстрее. Намного быстрее, чем требуется для того, чтобы по достоинству оценить их юмор.


Это страшно. Жить там, где кто-то смотрит на тебя с завистью, где ты все время в чем-то виновата


Меньше знаешь – дольше проживешь.


Он вытянул ноги и закрыл глаза. «Вот мой дом, – подумал он. – Это здесь. Где Волк со Слепым будут ждать меня и беспокоиться, если я где-то задержусь надолго. Это и называется „райские кущи“».


Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка.


Никогда – это слишком долгое слово.


Рыжий надевает очки, и ангел исчезает. Остается неврастеник и извращенец.


Чур не в меня, прочь от меня, ищи себе другую шкуру, гуляй по реке, слейся с луной, только ни за что не свяжись со мной…


Музыка – прекрасный способ стирания мыслей, плохих и не очень, самый лучший и самый давний.


Сфинкс не ответил. Вздохнул, еще раз почесался и ушел. В мокрой по пояс рубашке, с пятнами зубной пасты на заду. Паста не просматривалась, а мокрая рубашка только придала ему крутизны. Так что дело было не в одежде, а в Сфинксе. В его самоощущении.


Взаимопонимание между нами росло, и мы помалкивали, боясь его спугнуть.


И я устаю сразу и очень сильно. От большого умственного напряжения.


Страсть жителей Дома ко всяким небылицам родилась не на пустом месте. Так они превращали горе в суеверия. Суеверия в свою очередь превращались в традиции, а к традициям быстро привыкаешь. Особенно в детстве.


Ему было больно от слишком большого счастья.


слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду


– Я красивый, – сказал урод и заплакал… – А я урод, – сказал другой урод и засмеялся…


Я сделал что-то выходящее за рамки. Повел себя, как нормальный человек. Перестал подлаживаться под других.


Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка


И Дом чуть не перевернулся, потому что никогда еще не случалось, чтобы кто-то окрестил Фазана. Тем более такой, как Сфинкс, выше которого только Слепой, выше которого только крыша Дома и ласточки.


То, что видит в зеркале Лорд, вовсе не похоже на то, что, глядя на него, видишь ты. И это лишь один пример того, как странно иногда ведут себя отражения.


Как только ты начинаешь что-то понимать, первая твоя реакция – вытряхнуть из себя это понимание.


Ага, – кивнул мальчик. – Конечно. И он подобьет мне второй глаз, чтобы мы с ним сравнялись во всем. Это ему тоже будет приятно.


Подсознание совсем отбилось от рук.


Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же. Он улыбается мне, наполовину съеденный, обглоданный до костей, и эта улыбка решает все


слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.


Никогда нельзя делать то, чего больше всего хочется. Может, разве что в раю. Или в раю просто перестаешь хотеть?


– В любом сне, детка, главное – вовремя проснуться. Я рад, что тебе это удалось.


Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других.


– Я иногда бываю оборотнем, – говорит он. – А это почти собака. Так что, извини, я знаю, за кем увязался бы, если бы был щенком. В этом вся разница между мной и тобой: в том, что во мне чуть больше собаки. – В тебе до хрена чуть больше всего, – бормочет Горбач. – И чуть меньше человека, который уже не умещается там, где столько всего понапихано. – Но ты же любишь собак. – Они лучше людей. – Значит, и я лучше. – Тебя я не люблю. – Потому что я не ем у тебя с рук и не виляю хвостом.


Он был застенчив и груб, тих и шумен, он скрывал свои достоинства и выставлял недостатки, он прятался под одеяло и молился перед сном: «Боже, не дай мне умереть!» – и рисковал, бросаясь на заведомо сильного.


Обозвавший меня деткой Шакал Табаки сам выглядел от силы на четырнадцать. Правда, только издали. Вблизи ему можно было дать и тридцать


Вторым ножом убили Лося. Он не был ни красивым, ни удобным в руке. Обычный кухонный нож со следами ржавчины. Слепой ненавидел его, но не мог заставить себя с ним расстаться. Дотрагиваясь до него, он всякий раз содрогался, но одновременно испытывал странное, притуплявшее боль чувство невозможности случившегося. Жалкий кусок железа, лежавший на его ладони, не мог убить Лося. Мышь не съест гору, укус комара не убьет льва, полоска стали не могла уничтожить его бога.


Дом требует трепетного отношения. Тайны. Почтения и благоговения. Он принимает или не принимает, одаряет или грабит, подсовывает сказку или кошмар, убивает, старит, дает крылья… это могущественное и капризное божество, и если оно чего-то не любит, так это когда его пытаются упростить словами.


Может, кофе – взрослящий напиток? Если его пьешь, становишься взрослым? Кузнечик считал, что так оно и есть. Жизнь подчинялась своим, никем не придуманным законам, одним из которых был кофе и те, кто его пил. Сначала тебе разрешают пить кофе. Потом перестают следить за тем, в котором часу ты ложишься спать. Курить никто не разрешает, но не разрешать можно по-разному. Поэтому старшие курят почти все, а из младших только один. Курящие и пьющие кофе старшие становятся очень нервными – и вот им уже разрешают превратить лекционный зал в кафе, не спать по ночам и не завтракать. А начинается все с кофе.


Некоторые живут, как будто в порядке эксперимента


Сфинкс был из тех типов, на которых любая рвань выглядит прилично и кажется жутко дорогой, уж не знаю, как у них это получается.


Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.


– Ладно, – сказал он. – Забудем того тебя, который живет в зеркале. – По-твоему, это не я? – Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


Чем дольше ты где-то, тем больше вокруг всякого такого, что стоило бы выбросить, но, когда ты переберешься на новое место, ты возьмешь с собой все что угодно, кроме этого самого мусора, а значит, он больше принадлежит месту, чем людям, потому что не переезжает никогда, и в любом новом месте человек найдет клочки кого-то другого, а его клочки останутся тому, кто придет на его прежнее место обитания, и так происходит всегда и везде


Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка. Ворона в павлиньих перьях.


В Доме горбатых называли Ангелами, подразумевая сложенные крылья, и это была одна из немногих ласковых кличек, которые Дом давал своим детям.


Пятнадцать лет. За это время можно было бы протоптать тропу, имея под ногами землю вместо паркета. Широкую, заметную тропу. Свою собственную. Как у оленя. Или…


Мало что человек красив до неприличия и вытворяет невероятные вещи, так он этого еще и не замечает!


Лаконичность Слепого временами граничит с патологией.


Оказалось, что люди замечают не так уж много, если не приглядываются специально. Если им это не нужно.


В роднике твоих глаз и виселица, и висельник, и веревка.


потому что разгуливающие по ночам опасны своими страхами и секретами.


Лучше бездумные рыдания, чем бесслезные раздумья.


Сфинкс не ответил. Вздохнул, еще раз почесался и ушел. В мокрой по пояс рубашке, с пятнами зубной пасты на заду. Паста не просматривалась, а мокрая рубашка только придала ему крутизны. Так что дело было не в одежде, а в Сфинксе. В его самоощущении


Богов не ревнуют. Это совершенно отдельная патология.


Аккуратные мальчики в чистых рубашках, серьезные и положительные. Под их лицами прятались старушечьи физиономии, изъеденные ядом


То, что для тебя ничего не значит, для кого-то – все. Почему ты не можешь в это поверить?


– Там, где вожак слепой, никаких «мало ли» не бывает, – Черный выпрямился, со стоном потирая ногу. – Ты хоть когда-нибудь видел здесь на полу что-нибудь лишнее? Последнее, обо что Слепой в своей жизни споткнулся, были сапоги Лэри. С тех пор эти сапоги ночуют с Лэри в одной постели.


Ему было больно от слишком большого счастья.


Он любит мед и грецкие орехи. Газировку, бродячих собак, полосатые тенты, круглые камни, поношенную одежду, кофе без сахара, телескопы и подушку на лице, когда спит. Не любит, когда ему смотрят в глаза или на руки, когда дует сильный ветер и облетает тополиный пух, не выносит одежду белого цвета, лимоны и запах ромашек. И все это видно любому, кто даст себе труд приглядеться.


Некоторые живут, как будто в порядке эксперимента


И тут вошел Слепой с тряпкой из-под крысы в руках. – Совсем спятили? – спросил он. – В тебя попало? – замирая от восторга, уточнил Табаки. – Попало. – И ты удивился? – Мы оба удивились.


– Нет человека счастливее, чем настоящий дурак


Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же.


Сначала нашел в себе силы доехать до туалета, где повстречался с жутким красновеким существом, оказавшимся мною. Надо было что-то с ним делать, и я решил его помыть.


Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем.


Табаки любые болезни лечил одним и тем же способом. Менялись только разновидности и градус напитков.


– В мирозданье есть три царства, – ответил старец. – Это царство без наваждений, царство наваждений и царство истины. Дун Юэ. Новые приключения царя обезьян


Но еще Седой говорил: слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.


Ветер кругами носил листья, они останавливались, попадая в лужи, там кончался их танец, и кончалось все. Размокнут и превратятся в грязь. Как и люди.


Никогда – это слишком долгое слово. Ты их любишь, такие дурацкие слова. Лучше думай о том, что мы сильнее.


Жизнь подчинялась своим, никем не придуманным законам, одним из которых был кофе и те, кто его пил. Сначала тебе разрешают пить кофе. Потом перестают следить за тем, в котором часу ты ложишься спать.


Так что дело было не в одежде, а в Сфинксе. В его самоощущении.


Я убедился в том, что все женщины одинаковы. Даже лучшие из них не знают, что такое дисциплина».


Если бы он остался жив после той ночи, он понял бы то, что понял я намного раньше. Мира, куда их выбрасывают, когда им исполняется восемнадцать, для них не существует. Уходя, они уничтожают его и для других.


Не обязательно делать то, что можешь. Не обязательно это любить


рано или поздно все мы сталкиваемся с проблемами, выросшими из недоговоренностей. Из того, что кто-то из нас не так понят.


– Это не ответ. – Мне не понравился вопрос.


Ветер кругами носил листья, они останавливались, попадая в лужи, там кончался их танец, и кончалось все. Размокнут и превратятся в грязь. Как и люди.


– Почему? – изумился я. – Если бы я видел в зеркале то, что видит он… – Откуда ты знаешь, что он там видит?


– Я красивый, – сказал урод и заплакал… – А я урод, – сказал другой урод и засмеялся…


Он боролся с застенчивостью – грубыми шутками, с нелюбовью к дракам – тем, что первым в них ввязывался, со страхом перед смертью – мыслями о ней. Но все это – забитое, загнанное внутрь – жило в нем и дышало его воздухом. Он был застенчив и груб, тих и шумен, он скрывал свои достоинства и выставлял недостатки, он прятался под одеяло и молился перед сном: «Боже, не дай мне умереть!» – и рисковал, бросаясь на заведомо сильного.


Вокруг нас разбросаны ответы на любые вопросы, надо только суметь отыскать их. Начавший искать становится охотником.


Ему было больно от слишком большого счастья.


«Нет страшнее участи, чем знать о том, что будет завтра»


Привет всем выкидышам, недоноскам и переноскам… Всем уроненным, зашибленным и недолетевшим! Привет вам, „дети стеблей“


Тебе пока лучше избегать зеркал, Курильщик. По крайней мере, пока не перестанешь себя жалеть.


Ей все равно, сколько человек слышат их ссоры с Лордом, ей все равно, с кем Слепой, если он не с ней, ей без разницы, голая она или одетая, девушка она или парень, это стайный зверь, таких выращивает Дом, и Курильщик отчасти прав – Рыжая монстр, как многие из нас, лучшие из нас. Будь я проклят, если попрекну ее этим.


Вы дому не нужны – чего ради вы так низко опускаетесь и нуждаетесь в нем – уходите – уезжайте далеко-далеко от дома. Боб Дилан. Тарантул


Больше всего мне в них импонируют законы Кармы. «Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей сам станет ослом». Не говоря уже о коровах. Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?


– У Русалки всегда все хорошо, – говорит она. – Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.


Во сне я увидел Гомера. С выражением глубокого отвращения на лице он бил меня тапком. Потом мне приснилось, что я лиса, которую выкуривают из норы злые охотники. Они как раз вытаскивали меня за хвост, когда я проснулся.


Лорд – медововолосый и сероглазый, красивый, как эльфийский король, и Шакал Табаки – мелкий, кудлатый и ушастый, похожий на лемура в парике.


Одиночка плюс одиночка – двое одиночек. А еще десять – это уже целое море одиночества.


Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей сам станет ослом


законы Кармы. «Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей сам станет ослом». Не говоря уже о коровах. Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?


Рюкзак, размером с небольшой дом, там не помещается, но Лэри человек упорный и верит в чудеса


Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.


Никогда – это слишком долгое слово. Ты их любишь, такие дурацкие слова. Лучше думай о том, что мы сильнее. Просто их больше. Когда-нибудь мы вырастем, и они пожалеют, что нас доставали.


Я не сказал, кого мне было велено навеки посадить на цепь за порогом Дома. Он мог решить, что обязан мне, а этого я не хотел.


Я не маньяк, я просто люблю тебя. Я хочу быть с тобой всегда, прижиматься к тебе во сне, хочу целовать твои брови и рот, и пальцы, которые ты грызешь, и заплатки на твоих джинсах, и рожицу на твоей майке… Я хочу носить тебя на руках и любить везде, где только можно, хочу двенадцать детей, рыжих и хулиганистых, с разбитыми коленками и курносыми носами, с бессмертными душами, в которые никто никогда не забьет гвозди… Но этого все равно никогда не будет, зачем же ты так злишься, когда я об этом говорю?


Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться


Чистое волшебство встречается в мире редко, а когда встречается, плохо поддается осмыслению и описанию.


Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же.


Зеркала – насмешники. Любители злых розыгрышей, трудно постижимых нами, чье время течет быстрее. Намного быстрее, чем требуется для того, чтобы по достоинству оценить их юмор.


Чем дольше ты где-то, тем больше вокруг всякого такого, что стоило бы выбросить, но, когда ты переберешься на новое место, ты возьмешь с собой все что угодно, кроме этого самого мусора, а значит, он больше принадлежит месту, чем людям, потому что не переезжает никогда, и в любом новом месте человек найдет клочки кого-то другого, а его клочки останутся тому, кто придет на его прежнее место обитания, и так происходит всегда и везде.


Каждый сам выбирает себе Дом. Мы делаем его интересным или скучным, а потом уже он меняет нас.


Потому что он был Ловцом Детских Душ по призванию. Можно было вырасти и освободиться, но даже давно ушедшие в Наружность унесли на себе следы его прикосновений и взглядов, и, как я подозреваю, носят их до сих пор. Имел ли такой человек право на ошибку? Меньше всего он, за которым следило столько тоскливых и жадных глаз. Он не имел права на ошибки, на любимчиков и на смерть.


– Что ну? Я тебе первому сообщаю сенсационную новость! – И что я должен сделать?– Удивиться! Ты должен хоть немного удивиться! – Я удивлен.


Там, над расписными кофейными чашками, сидели колясники четвертой. Лорд – медововолосый и сероглазый, красивый, как эльфийский король, и Шакал Табаки – мелкий, кудлатый и ушастый, похожий на лемура в парике.


Дети боялись не силы, которой у него не было, а того, как он себя держал. Его спокойствия и безразличия, того, что он ничего не боится. Когда его били, он не плакал, а просто вставал и уходил. Когда он бил кого-то, этот кто-то обычно плакал, пугаясь его спокойствия. Он научился находить больные места, этого тоже боялись.


неужели Курильщик не видит, как все это похоже на улицу? Неужели не чует копоть и невидимый падающий снег?


Вирус агрессии и недовольства летает от человека к человеку, стремительно размножаясь.


Когда становится совсем невмоготу, убираю гармошку и берусь за индийские сказки. Я часто их перечитываю. Очень успокаивающее занятие. Больше всего мне в них импонируют законы Кармы. «Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей сам станет ослом». Не говоря уже о коровах. Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?


«Шум – рассадник нервных заболеваний».


Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чертов мир.


Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.


Можно быть дверным маньяком и ждать до конца своих дней. А можно открыть эту дверь со своей стороны.


Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь…


– Я красивый, – сказал урод и заплакал… – А я урод, – сказал другой урод и засмеялся…


Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться.


Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.


Я сделал что-то выходящее за рамки. Повел себя, как нормальный человек. Перестал подлаживаться под других. И чем бы все это ни кончилось, знал, что никогда об этом не пожалею.


Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас – больше любого где-то потом.


Черный – мрачный детина с белесым ежиком волос


Понимаешь, – говорит он, – жизнь не течет по прямой. Она – как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.


Я боялся. Мой страх мог сделать это, помимо моей воли. Ты знаешь, я не хотел бы причинить тебе боль. Он был страшным человеком. Я рад, что сказал тебе, Сфинкс, рад, что ты спросил. Делай теперь со мной, что хочешь. Если велишь уйти, я уйду.


Выяснилось, что я не могу без них. Ни есть, ни спать, ни дышать


Придумки на ночь – заслонка от страха. У меня звездная болезнь, она просыпается ночью. От нее помогают придумки. Это вообще-то стыдная вещь. Они приходят сами. Почти одинаковые, и не поверишь даже, что можно их себе так и представлять год за годом. Там везде я и еще кто-то. Сначала всегда отец. Когда я был поменьше, это был только отец. Потом стали появляться другие, но начиналось все с отца. Мы встречались с ним, он и я, уже взрослый. А где и как – всегда бывало по-разному.


Может, вы сыны Каина, гонимые проклятьем?


Эгей, эгей… почерневшие кастрюльки! Эгей, эгей, каркас медвежьего чучела… при жизни оно было вешалкой… – Заткните кто-нибудь этого извращенца! – взмолился Лорд с подоконника.


Сфинкс смотрит на Черного, думая о том, что это, несомненно, тот самый Черный, которого он знает не первый год, и в то же время совершенно другой человек. Что должность вожака довела его до пределов священного безумия, за гранью которого знакомые люди оборачиваются чужаками. Он думает о том, хорошо это или плохо, и не может прийти ни к какому определенному выводу. Наверное, для самого Черного так хуже, но Сфинксу этот непредсказуемый и странный человек нравится больше.


Когда-нибудь – еще не скоро – ты поймешь. И тоже испугаешься. Выпускной год – плохое время. Шаг в пустоту, не каждый на это способен. Это год страха, сумасшедших и самоубийц, психов и истериков, всей той мерзости, что лезет из тех, кто боится. Хуже нет ничего. Лучше уйти раньше. Как это сделаю я. Если есть такая возможность.


Это была уже не обувь. Это был я сам. Моя смелость и мое безумие, немножко потускневшее за три дня, но все еще яркое и красивое, как огонь.


Иногда любопытство пересиливает моральные принципы


От моих нервов и так остались одни ошметки, незачем было лишний раз их терзать.


Я смотрю в глаза своему отражению. Пристально, не моргая, пока глаза не начинают слезиться. Иногда удается добиться ощущения полной отстраненности, иногда нет, это неплохое лекарство для нервов или пустая трата времени – все зависит от того, каким ты приблизился к зеркалу и что унесешь, отойдя от него.


Слепому интересно, когда вернется из похода в Наружность Крыса – главный Летун Дома, которой он надавал заказов на крупную сумму. Рыжая не знает, когда вернется Крыса. Никто этого не знает. Даже сама Крыса. Черный начинает выспрашивать, где Крыса ночует в Наружности и как ей удается оставаться там так подолгу, но ни Рыжая, ни Муха ничего не могут ему сказать, потому что сами ничего об этом не знают.


Волк был из тех, кто менял реальность… Одним из самых сильных. Претендентом. Может, в этом разгадка?


Путь к сердцу женщины лежит через смех.


Мы, например, кое-что знаем, пусть и не знаем, что именно. А он – нет.


– Время не течет, как река, в которую нельзя войти дважды, – сказал Сфинкс. – Оно как расходящиеся по воде круги. Это не я сказал, это цитата.


Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других


Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас – больше любого где-то потом.


– Эге, – говорю я двойнику, – ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.


Кофе и прочие напитки вы найдете на втором этаже. Поверьте, вы останетесь здесь надолго.


Это было довольно близко к тому, что я думал о них на самом деле, и я не сдержал улыбки.


Никогда – это слишком долгое слово. Ты их любишь, такие дурацкие слова.


Мира, куда их выбрасывают, когда им исполняется восемнадцать, для них не существует. Уходя, они уничтожают его и для других.


Дом кажется Кузнечику огромным ульем. В каждой ячейке – спальня, в каждой спальне – отдельный мир. Есть пустые ячейки классных и игровых комнат, столовых и раздевалок, но они не светятся по ночам янтарно-медовыми окнами, а значит, их нельзя считать настоящими.


Лысый безрукий верзила. Глаза зеленые, как трава. Сломанный нос и ехидный рот с приподнятыми уголками. И протезы в черных перчатках.


– Он любит мед и грецкие орехи. Газировку, бродячих собак, полосатые тенты, круглые камни, поношенную одежду, кофе без сахара, телескопы и подушку на лице, когда спит. Не любит, когда ему смотрят в глаза или на руки, когда дует сильный ветер и облетает тополиный пух, не выносит одежду белого цвета, лимоны и запах ромашек. И все это видно любому, кто даст себе труд приглядеться.


В душе Слепой был взрослым – взрослым отшельником. У него были длинные волосы и лягушачий, в красных болячках рот, он был бледный, как привидение, и ужасно худой. Ему было девять лет. Лось был его богом.


– Со мной это случилось в то самое утро. Впервые и сразу на шесть лет. Когда я пришел в себя и мне дали зеркало, я не лысины своей испугался, как все подумали. А того, что в зеркале отразился мальчишка. Которым я уже не был. Представьте себе это, если сможете, и вы поймете, почему с тех пор я больше не прыгал


люди умеют произносить такие убийственные в своей простоте фразы


Тебе пока лучше избегать зеркал, Курильщик. По крайней мере, пока не перестанешь себя жалеть


между мной и Стервятником втиснулся Лорд и зашептал что-то Стервятнику на ухо, а потом снял с себя какую-то нашейную висюльку и передал ему. А Стервятник – я просто глазам своим не поверил – вдруг расплакался


Нет человека счастливее, чем настоящий дурак,


Кладбище обуви под вешалкой давно пора разобрать, пока там не завелись мыши-токсикоманы.


Дни пошли, как туго натянутые струны. Каждый следующий – туже и звонче предыдущего.


– Знаю, знаю зачем ты пришла! – сказала русалочке морская ведьма. – Глупости ты затеваешь… Х. К. Андерсен


Живешь-живешь рядом с чудовищем, весь смысл жизни только в том, как бы ухитриться его прикончить, а потом чудовище вдруг говорит – «ну все, с меня хватит», и превращается в веселого, спокойного человека.


Я красивый, – сказал урод и заплакал… – А я урод, – сказал другой урод и засмеялся…


Слушая улыбающиеся голоса, он наконец понял. Улыбка – это свет. Не у всех, но у многих. И теперь он знал, что чувствовала Алиса, когда улыбка Чеширского Кота парила над ней в воздухе, ехидная и зубастая. Так улыбался и Лес. Сверху, бескрайней, насмешливой улыбкой.


Это ужасно, Курильщик. Когда твои вопросы глупее тебя. А когда они намного глупее, это еще ужаснее


Эмоции Лорда незаменимы. Они удивительно насыщали пространство


Лорд смотрел на меня с жалостью. Он был до того белокожий, что как будто светился. Брови и ресницы темнее волос, глаза то ли серые, то ли синие. Даже кислая гримаса его не портила. Даже прыщи на подбородке.


Даже играя когда-то в свою любимую игру, я обычно пропускал третью.


Таковы Логи. Картонные Ангелы Ада


Оказывается, бывает несколько жизней в одной.


Будь безупречен в своих желаниях.


Я чую, когда человек не в себе, это совершенно особенный запах, как у болезни


Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же.


То, что я сделал, делать нельзя: слишком заманчивое и опасное это занятие – растворение в том, что тебя окружает. В людях еще куда ни шло, но предметы сковывают сны, в них можно увязнуть на годы и не заметить этого. Фокус со стенами спас меня однажды, когда я был ребенком и жизнь слишком сильно напугала меня. В тот раз я еле выбрался и пообещал себе никогда больше такого не делать. Все обещания нарушаются рано или поздно, как нарушил свое обещание Македонский. Я все еще не могу думать о его словах, о том, что он сказал о Волке, но о нарушенном им обещании я уже думать могу. Пребывание в стенах помогло мне успокоиться.


всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка.


Я и время, мы не дружим, но кажется, я успеваю, хотя еще рано радоваться.


слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.


Просто надо было осознать, что игра – это все, что меня окружает.


«Всякий раз, потакая своим желаниям, теряешь волю и становишься их рабом».


Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем


Он сел на ступеньку, не сводя с них бирюзово-кошачьих глаз. Дрожь пробежала по позвоночнику. «Вот они какие, – подумал он горько. – Склеенные из кусочков. И я один из них. Такой же. Или стану таким. Это как зоопарк. И ограда – сетка со всех сторон».


Эге, – говорю я двойнику, – ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.


Устал так сильно, что почти уже разучился смеяться.


Надо или хотеть, или не хотеть. Сначала выбери направление, потом беги.


К входящему Дом поворачивается острым углом. Это угол, об который разбиваешься до крови. Потом можно войти.


но лучше две-три аварии, чем депрессия, которая обязательно начнется, если долго жить под безоблачным небом.


Нет страшнее участи, чем знать о том, что будет завтра


И еще я знаю, что, когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком.


– Знаешь, – сказал я Сфинксу. – Кажется, из Дома исчезло больше людей, чем мы думаем. Вот, к примеру, Слепого и Лорда все время упоминают в числе пропавших. Значит, там… среди тех… их нет? Но ведь они не уехали в автобусе, мы-то об этом знаем. Сфинкс вздохнул, посмотрел на меня с упреком, как будто все эти дни надеялся, что я не задам ему именно этот вопрос, и сказал: – Ходоки уходят целиком.


и я очутился в Сером Доме, в месте, созданном для таких, как я, никому не нужных или нужных не тем.


С самоощущением дела у меня обстояли хреново.


Но когда же он перестал это делать? Просто смотреть. Просто видеть. Жить сегодня, а не вчера и не завтра. Когда начал сокращать дни и часы страхами и сожалениями?


С другой стороны, терять было нечего. Почему бы не раздвинуть рамки Вселенной?


По ту сторону прутьев на полу сидел Слепой. Черные волосы на белом лице, как занавеска. Серебряные глаза мертво сквозь них просвечивали. Он курил и выглядел совершенно расслабленным. Шарившая по кровати рука, уже заканчивавшая уборку шахмат, будто и не имела к нему отношения. Пока я смотрел на него, она как раз вернулась, и Слепой, зажав сигарету в зубах, быстро погладил ее. Все так и было, мне не померещилось.


Есть такие фразы, против которых мозг вырабатывает защитные реакции, и первая из них – ни о чем больше не спрашивать.


Это ужасно, Курильщик. Когда твои вопросы глупее тебя. А когда они намного глупее, это еще ужаснее. Они как содержимое этой урны. Тебе не нравится ее запах, а мне не нравится запах мертвых слов. Ты ведь не стал бы вытряхивать на меня все эти вонючие окурки и плевки? Но ты засыпаешь меня гнилыми словами-пустышками, ни на секунду не задумываясь, приятно мне это или нет. Ты вообще об этом не думаешь.


– А тут и так почти не осталось. Но ты смотри не засни. В Ночь Сказок нельзя спать. Это невежливо. – И часто у вас бывают такие ночи? – Четыре раза в году. Посезонно. А еще Ночь Монологов, Ночь Снов и Самая Длинная Ночь. Эти по одному разу. Две из них ты уже пропустил.


Сразу вспомнилась присказка Табаки: «Лорд улыбается раз в году, когда кто-нибудь умудрится сломать себе ногу». «Или хлебнуть из бутыли с дохлым скорпионом», – дополнил я про себя это наблюдение.


Чистое волшебство встречается в мире редко, а когда встречается, плохо поддается осмыслению и описанию


Нет человека счастливее, чем настоящий дурак,


Я рассмеялся: – Дитя, которое бреется. – Что тебя удивляет? Довольно распространенное явление.


Каждый сам выбирает себе Дом. Мы делаем его интересным или скучным, а потом уже он меняет нас. Ты можешь согласиться со мной, а можешь не соглашаться. Это тоже будет в своем роде выбор.


Его давно предупредили, что он помрет от первой же затяжки, с тех пор он экспериментирует ежедневно и все бесится, что его надули.


Надо смотреть фактам в лицо. Уметь, не роняя достоинства, склоняться перед обстоятельствами.


В любом сне, детка, главное – вовремя проснуться. Я рад, что тебе это удалось.


– Ты достаточно сказал, ничего не сказав.


Он спросил, не сделали ли со мной в этом месте чего-то плохого. Я сказал: нет, всего лишь вбили гвозди в мою бессмертную душу, и она разучилась летать.


Нельзя предавать одного, чтобы защитить многих.


Их распухшие губы болят. Они умеют только целоваться. А может, не умеют и этого.


Обыденные и обиженные личности, при наградах и каких-то грамотах, которые они уныло демонстрировали камере.


Рыжий безнадежно старше их. Не годами, а количеством вопросов, которые задает сам себе


Просто смотреть. Просто видеть. Жить сегодня, а не вчера и не завтра. Когда начал сокращать дни и часы страхами и сожалениями?


Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас – больше любого где-то потом.


Так что пусть мне не говорят, что в зеркалах не прячется магия. Она там есть, даже когда ты устал и ни на что не способен.


Влюбленным и маньякам море по колено, все они одинаковы и со всеми бессмысленно спорить.


Когда ты мал, взрослые кажутся безупречными, довольно обидно со временем узнавать, что это не так.


Нет страшнее участи, чем знать о том, что будет завтра»


Рыжий безнадежно старше их. Не годами, а количеством вопросов, которые задает сам себе.


Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о


Лучше бездумные рыдания, чем бесслезные раздумья. Уж я-то знаю.


Время не течет, как река, в которую нельзя войти дважды, – сказал Сфинкс. – Оно как расходящиеся по воде круги. Это не я сказал, это цитата.


Все виды маразма в одном Гнезде. Желающие могут прийти с энциклопедией и отметить по пунктам. Имеются психи на любой вкус.


Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других.


Неплохой способ спрятаться, оставаясь на виду.


любой предмет – это времена, события и люди, спрессованные в твердую форму и подлежащие размещению среди прочих, себе подобных.


Ей хочется сказать ему что-нибудь резкое, что-то такое, что бы навеки его от нее отвадило. Отбило охоту лезть к ней в душу и приставать с дурацкими утешениями. Показывать ей собственные неправильные отражения. Но она не в силах от них отказаться, они ей необходимы хотя бы изредка. Хотя бы в такие дни, как этот. Особенно в такие дни. И Рыжий прекрасно это знает. Она думает о себе в шоколадных лужицах его глаз. Такой красивой.


На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.


Рыжую примерно в то же время воспитатели прозвали Сатаной. Даже меня так не называли. Так что кротости в ней не больше, чем во мне, и то, если поверить, что с тех пор она все притихала с каждым годом.


То, что видит в зеркале Лорд, вовсе не похоже на то, что, глядя на него, видишь ты. И это лишь один пример того, как странно иногда ведут себя отражения.


И все его победы пахли поражением. Побеждая, он побеждал лишь часть себя, внутри оставаясь прежним.


Но Курильщика трудно отшивать. Он протягивает себя на раскрытой ладони – всего целиком – и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид, что не понял, что тебе дали и зачем.


Цирк и маразм, только мне было не до смеха, потому что я устал от этих игр, от умниц-игроков и самого этого места. Устал так сильно, что почти уже разучился смеяться.


жизнь не течет по прямой. Она – как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.


Но когда нет ничего, трудно заснуть. Тогда мысли о смерти, холодные мурашки по телу и задыхаешься от страха, а внизу храпят, и ты не нужен никому, ты совсем один. И через потолок начинают просвечивать звезды. Как будто кто-то смотрит холодными глазами. Это и есть Звездная Болезнь. Когда она приходит, уже ничего не придумаешь и не представишь, никуда от нее не спрячешься, потому что страх уже в тебе, а он сильнее любых придумок.


Она очень устала. Наверное, это можно считать добрым знаком. Подтверждением того, что она совершила что-то действительно трудное. Так надо думать, иначе можно расплакаться.


Потом Слепой сказал, что не прощается с уходящими, а только с остающимися, и с теми, кто возвращается.


Значения этих символов он читал, как собственную кличку. Кошка – Сфинкс. Треугольник – Черный. Спираль с глазом – Слепой. Все три знака использовались как мишени. Случайности тут быть не могло.


Я попробовал представить то, о чем он говорил. И ощутил себя Винни-Пухом с тонной опилок в голове. От меня, кажется, даже запахло опилками.


Иногда действие хуже бездействия.


– Улыбка, малыш, улыбка, – сказал Лось. – Лучшее, что есть в человеке. Ты не совсем человек, пока не умеешь улыбаться.


Табаки глядит на меня чуть ли не с жалостью. – Понимаешь, – говорит он, – жизнь не течет по прямой. Она – как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.– Но при чем здесь это старье?Он обиженно вздыхает. – При том, что море, например, всегда выбрасывает на берег одно и то же, и всегда разное. Если при тебе приплыл сучок, это еще не значит, что в прошлый раз не было ракушки. Поэтому умный соберет все в кучку, добавит в нее то, что собрано другими, а потом рассказы о том, что приплывало в старые времена. И будет знать, что приносит море.


Богов не ревнуют. Это совершенно отдельная патология.


Это он приучил меня к пиву. Просто в его чертовом пикапе никогда не было воды…


ПРИП – что расшифровывается как Предок и Породитель


Когда ты мал, взрослые кажутся безупречными, довольно обидно со временем узнавать, что это не так.


Рыжий безнадежно старше их. Не годами, а количеством вопросов, которые задает сам себе.


Натягивал бы презерватив, когда совсем невмочь, – замечает она. – Глядишь, и детей было бы поменьше.


Это моя стая. Читающая мысли, ловящая все на лету. Нелепая и замечательная. Запасливая и драчливая. Я могу полностью раствориться в нежных чувствах к ним – Черного нет, и некому сбить с меня сентиментальный настрой. Но, боже мой, до чего же нас мало!


Я частично лежал перед ним, между корешками картонной папки, частично сидел напротив. Если и была какая-то разница между плоским мной, который лежал, и объемным мной, который сидел, то она заключалась в красных кроссовках. Это была уже не обувь. Это был я сам. Моя смелость и мое безумие, немножко потускневшее за три дня, но все еще яркое и красивое, как огонь.


МАЛЬЧИКИ, НЕ ВЕРЬТЕ, ЧТО В РАЮ НЕТ ДЕРЕВЬЕВ И ШИШЕК. НЕ ВЕРЬТЕ, ЧТО ТАМ ОДНИ ОБЛАКА. ВЕРЬТЕ МНЕ, ВЕДЬ Я СТАРАЯ ПТИЦА, И МОЛОЧНЫЕ ЗУБЫ СМЕНИЛА ДАВНО, ТАК ДАВНО, ЧТО УЖЕ И НЕ ПОМНЮ ИХ ЗАПАХ.


Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.


Слушая улыбающиеся голоса, он наконец понял. Улыбка – это свет. Не у всех, но у многих.


Аккуратные мальчики в чистых рубашках, серьезные и положительные. Под их лицами прятались старушечьи физиономии, изъеденные ядом.


Он протягивает себя на раскрытой ладони – всего целиком – и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид, что не понял, что тебе дали и зачем. Его сила в этой страшной открытости.


В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


– Время – не твердая субстанция, чтобы воздействовать на кого-то выборочно, – менторским тоном вещает Филин. – Оно текуче, односторонне и не поддается влияниям извне.


Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем.


«Некоторые живут, как будто в порядке эксперимента», – сказал незрячий по поводу последних событий.


– Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?


Все ведут себя одинаково. Мечутся, стараясь спрятать все свое поглубже в себя, прячутся сами и прячут своих птиц, пятятся, пятятся и пахнут страхом; стараясь при этом улыбаться, острить, ссориться, кормиться и размножаться


– Понимаешь, – говорит он, – жизнь не течет по прямой. Она – как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.


Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться.


Улыбка, малыш, улыбка, – сказал Лось. – Лучшее, что есть в человеке. Ты не совсем человек, пока не умеешь улыбаться.


Больше всего мне в них импонируют законы Кармы. «Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей сам станет ослом». Не говоря уже о коровах. Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?


Оцените статью
Афоризмов Нет
0 0 голоса
Рейтинг статьи
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Теперь напиши комментарий!x