Фильм Служебный роман был лидером проката в 1978-ом году, но многие зрители из «старого поколения» пересматривали его не один раз, и даже не десять. В центре сюжета Анатолий Новосельцев, воспитывающий двух детей в одиночку, и его начальница Людмила Калугина, у которой он хотел выпросить повышения. Фильм Служебный роман — цитаты и афоризмы собраны в данной подборке.
Статистика — это наука, она не терпит приблизительности…
Каждое утро по дороге на службу я избавляюсь от своих шалопаев.
Так, теперь давай с тобой разберёмся. Ты когда перестанешь хулиганить, а? Почему все на тебя жалуются?
У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно пора скомпрометировать.
Дороже вас у меня вот уже несколько дней никого нет…
Просто вы заплакали — и как будто вы нормальная…
Симпатичная, но, к сожалению, активная. Когда-то ее выдвинули на общественную работу и с тех пор никак не могут задвинуть обратно.
— Плохо учились в школе? Я так и знала, что вы — бывший двоечник!
— Оставим в покое моё тёмное прошлое.
— Люди, сдаём по пятьдесят копеек. У Маши Селезневой пополнение семейства!
— Лично я здесь не при чем!
Мы Вас любим. Где-то в глубине души, где-то очень глубоко.
— Ничего не скажешь, вы настоящий современный мужчина!
— Какое вы право имеете меня так оскорблять?!
— Представляете, Бубликов умер!
— Почему умер? Я не отдавала такого распоряжения… Как умер?
— Ты же умница.
— Когда женщине говорят, что она умница, это означает, что она — круглая дура?
— Красное. Или белое?
— Или белое. Но можно красное.
Как всем известно, труд облагораживает человека. И поэтому люди с удовольствием ходят на работу. Лично я хожу на службу только потому, что она меня облагораживает. Если бы не было статистики — мы бы даже не подозревали о том, как хорошо мы работаем. Людмила Прокофьевна Калугина — директор нашего статистического учреждения. Она знает дело, которым руководит. Такое тоже бывает.
Людмила Прокофьевна приходит на службу раньше всех, а уходит позже всех. Из чего понятно, что она, увы, не замужем. Мы называем её… «наша мымра». Конечно, за глаза.
Без статистики вообще не жизнь… а каторга какая-то…
Вы обращали внимание, что у нас происходят перебои с теми или иными товарами? Это происходит оттого, что те или иные товары не запланированы такими ротозеями, как вы. Извольте переделать.
— Вы утверждали, что я чёрствая!
— Почему? Мягкая!
— Бесчеловечная!
— Человечная!
— Бессердечная!
— Сердечная!
— Сухая!
— Мокрая!
Что вы за человек? Я никак не могу вас раскусить…
— Не надо меня кусать, зачем раскусывать.
— Вы же непьющая.
— Как это непьющая? Очень даже… почему же?
— Грудь вперед!
— Грудь? Вы мне льстите, Вера.
— Вам все льстят.
— Как же она могла оставить детей, Леонтьева? Она же мать.
— Ха! Мать!… Мать у них был Новосельцев!
Именно обувь делает женщину женщиной.
— Вы купили новые сапоги, Вера?
— Да вот, ещё не решила, Людмила Прокофьевна… Вам нравятся?
— Очень вызывающие, я бы такие не взяла. А на вашем месте интересовалась бы сапогами не во время работы, а после неё!
— Значит, хорошие сапоги, надо брать.
— Не бейте меня по голове, это моё больное место!
— Это ваше пустое место!
— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика. Вот. Это обуза.
— Господи, как вы можете так говорить о детях?
— Ну подождите, Людмила Прокофьевна!
— Да что вы?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я и сам собьюсь.
Почему на других детей не жалуются, объясни мне, пожалуйста? Зачем ты ел пластилин?
Шагай! И не смей мазать стул воспитательницы клеем! Слышишь?!
А это Шура — симпатичная, но, к сожалению, активная. Когда-то её выдвинули на общественную работу и с тех пор никак не могут задвинуть обратно.
Она в принципе не знает, что на свете бывают дети. Она уверена, что они появляются на свет взрослыми, согласно штатному расписанию, с должностью и окладом.
Угадай, что я сейчас курю? «Мальборо». Новый зам с барского плеча целый блок кинул. Заводит дружбу с секретаршей. Сейчас он у старухи сидит.
Разрешите вам вручить сувернир из Швейцарии. Вот в этой ручке восемь цветов. Она весьма удобна для резолюций: чёрный цвет — «отказать», красный — в бухгалтерию «оплатить», зелёный — цвет надежды, синий — «товарищу такому-то, рассмотреть». Пожалуйста.
Ну и как там у них в Женеве?
Каждая новая метла расставляет везде своих людей.
Конечно! Правда, до этой минуты я был ничей.
На Машу Селезнёву мне ничего не жаль.
Она немолодая, некрасивая, одинокая женщина…
Это директор нашего учреждения Людмила Прокофьевна Калугина. Она знает дело, которым руководит.
Такое тоже бывает.
Иногда бывает, что хочется поплакать, но что же я буду реветь в одиночку? Это всё равно, что алкоголик, который пьёт в одиночку.
— Никому из сотрудников вы бы не позволили себе швырнуть в физиономию букетом. Неужели вы ко мне неравнодушны?
— Ещё одно слово, и я запущу в вас графином!
— Если вы сделаете графином, значит, Вы действительно меня… того-этого…
— Где у вас дверь…
— Где надо, там и дверь.
— … открывается?
— А ягоды Вас не интересуют?
— Только в виде варенья.
— А как вы относитесь к стихам… в виде поэзии?
В женщине должна быть загадка! Головка чуть-чуть приподнята, глаза немножко опущены, здесь всё свободно, плечи откинуты назад. Походка свободная от бедра. Раскованная свободная пластика пантеры перед прыжком. Мужчины такую женщину не пропускают!
Вызовите мне, пожалуйста, самую светлую голову нашей с вами современности.
— Что же, выходит, что все меня считают таким уж чудовищем?
— Не надо преувеличивать. Не все… и не таким уж чудовищем…
Вы же женщина, а не солдафон. Пикантнее, пикантнее! И игривая улыбка! Вообще, пусть мужчины думают, что у вас всё в порядке. Дышите. Элегантнее пластику! И не надо брыкаться. Вы же не иноходец, а женщина.
Она не женщина, она директор.
Возьмём, к примеру, опята. Они растут на пнях. Если придёшь в лес и тебе повезёт с пнём, то можно набрать целую гору… пней… ой, опят…
Я когда её вижу, у меня прямо ноги подкашиваются.
Сигаретку, спичку, коробок?
Правильно понимаете.
Очень хочется произвести на вас приятное впечатление.
Усилить хочется.
Я надеюсь, вы не собираетесь музицировать?
Почему? Друзья утверждают, что у меня красивый… баритональный… диска́нт.
Подождите, меня осенила догадка: вы пьяный?
Мне повезло.
Тихо вокруг, только не спит барсук. Уши свои он повесил на сук и тихо танцует вокруг.
Ну, какие у тебя планы на вечер? Какая компания? А мужчины там будут? Ну ты давай, знакомь меня. Я теперь женщина одинокая…
Ну, всё, Новосельцев, ваше дело труба.
Здравствуйте… Прокофья… Людмиловна…
Меня вчера муха укусила.
Значит, я с цепи.
Что же, выходит, что все меня считают таким уж чудовищем?
Если бы не было статистики, мы бы даже не подозревали о том, как хорошо мы работаем.
Вся отклячится, в узел вот здесь завяжется, вся скукожится, как старый рваный башмак, и вот — чешет на работу, как будто сваи вколачивает.
Идите вы… в бухгалтерию!!!
— Вы уходите, потому что директор вашего учреждения Калугина…
— Ну-ну, смелее, смелее!
— Самодур?!
— Угу. Самодура!
Людмила Прокофьевна, где вы набрались этой пошлости? Вы же виляете бёдрами, как непристойная женщина!
Земной шар, как известно, вертят именно оптимисты.
— Мало того, что вы враль, трус и нахал, — вы ещё и драчун!
— Да, я крепкий орешек!
— А меня вообще сослали в бухгалтерию!
— Да на тебе пахать надо!
— А может быть, не стоит рисковать?
— Почему, давайте рискнем. Очень хочется произвести на вас приятное впечатление.
— Вам это удалось… уже.
— Усилить хочется.
— Вам хорошо, Анатолий Ефремович. У вас… У вас дети.
— Да, двое: мальчик и… мальчик.
— Ну вот видите? А я совсем одна. Утром встану – пойду варить кофе… И не потому что хочу позавтракать, а потому что так надо. Заставляю себя поесть и иду на работу. Вот этот кабинет и всё это практически и есть мой дом. А вечера!…
Если бы вы знали, как я боюсь вечеров! Если бы вы знали… Засиживаюсь на работе допоздна, пока вахтёр уже не начнет греметь ключами. Делаю вид, что у меня масса работы, а на самом деле просто мне некуда идти. Что дома? Дома, дома! Дома только телевизор.
Я, видите, даже собаку не могу завести, потому что её некому будет днем выводить. Вот и все дела. Конечно, у меня есть друзья, есть знакомые, но у всех семьи, дети, домашние заботы… Вот видите, превратила себя в старуху. А мне ведь только тридцать шесть.
— Только, пожалуйста, побыстрее: у меня куча дел.
— Ничего, подождёт ваша куча. Ничего с ней не сделается.
— Ты знаешь, я понял, из-за чего мы с тобой разошлись: нам нужен ребёнок!
— Ты хочешь, чтоб у нас был ребёнок?
— Да! И как можно скорее!
— Но я не могу сейчас. До конца работы ещё два часа и Калугина тут… Я не могу уйти!
В принципе, нет ничего невозможного для человека с интеллектом!
А мне ведь только тридцать шесть.
На тридцать… пять.
Опять врёте, товарищ Новосельцев.
Да-да. Я моложе вас, Анатолий Ефремович. А на сколько я выгляжу?
Верочка, будет вам пятьдесят лет — вам тоже соберём!
Я не доживу, я на вредной работе.
Она не старуха!
У нашего руководства, то есть у меня, родилась, как ни странно, ням-ням, мысль: назначить вас, одного из ведущих работников отечественной статистики — чё там скрывать, ха-ха-ха! — начальником отдела лёгкой промышленности. Лё-огонькой промышленности.
Тем более, что я считаю вас самым трудолюбивым…
Что гармошкой? Каблук?
Значит, неудачные ноги, Людмила Прокофьевна, надо прятать!
Слово неприличное написано.
Стереть!
Это Верочка. Она любопытна, как все женщины, и женственна, как все секретарши.
— Мы же с Вами уже попрощались!
— Попрощались? Так давайте поздороваемся!
— Я соображаю, о ком вы говорите.
— А кроме вас ещё кто-нибудь соображает?
— Весь коллектив.
— Информация поставлена у нас хорошо!
— Поставьте лошадь! Что вы! Она же тяжёлая. Что вы в неё вцепились?!
— Я с ней сроднился.
— А как же цирк?
— Цирка мне вполне хватает в жизни.
Ирония — маска для беззащитных.
Перестаньте плакать! Что Вы? Вам по должности не положено.
Я так взволнована вашим признанием… Я вся в работе. Жизнь моя уже как-то устоялась, сложилась. Я «старый холостяк», я привыкла командовать. Я очень вспыльчива и могу испортить жизнь любому, даже очень симпатичному. Но это… Дело даже не в этом… А в том, что… я вам не верю.
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.
Если сегодня ещё кто-нибудь умрёт или родится, то я останусь без обеда.
— Зачем Вы занимаетесь мною лично? Поручите меня вашему секретарю.
— Когда Вы перестанете видеть во мне только директора?
Поставьте Веру на место и не трогайте больше руками!
— Что гармошкой? Каблук?
— Голенище!!!
А как вам моя причёска?
— Умереть — не встать.
В ранней молодости вы были значительно талантливей, чем сейчас. Только никак не предполагала, что вы творили под псевдонимом — «Пастернак».
— Вот смотрю я на вас, Верочка, и думаю: будь я полегкомысленнее, я бы… ух!!!
— Ух!
— Ходил ко мне один человек… Долго ходил… А потом женился на моей подруге.
— Я не собираюсь жениться на вашей подруге.
— Вам это и не удастся. Я ликвидировала всех подруг. Я их уничтожила.
— Блайзер — клубный пиджак.
— Для «Дома культуры», что ли?
— Туда тоже можно.
Делом надо заниматься серьезно или не заниматься им вообще.
— Кстати, я надеюсь, материально вы не очень пострадали? Билеты в цирк не пропадут?
— Ну безусловно! Я загоню их по спекулятивной цене.
— Ага. Ну, в вашей практичности я нисколько не сомневалась, товарищ Новосельцев.
— Вы проницательны, товарищ Калугина!
Как всем известно, труд облагораживает человека. Поэтому люди с удовольствием ходят на работу. Лично я хожу на службу только потому, что она меня облагораживает.
— Зачем ты ел пластилин?
— А я его с сахаром ел!
— Ну ты же взрослый человек, ты понимаешь, что пластилин не едят!
— Ваш поступок не имеет названия, а вы даже не понимаете, насколько гадко и мерзко вы поступили.
— У меня есть смягчающее обстоятельство. Я люблю вас. Люблю.
— Я вам не верю.
— А Самохвалову поверили?
— Почему вы всё время врёте?
— Потому что я беру пример с вас, Людмила Прокофьевна.
— Пишите, пишите!
— Не торопите меня, я не пишущая машинка!
— А, может быть, действительно не вы принесли этот злосчастный букет?
— Нет, Людмила Прокофьевна, это действительно я.
— Ну знаете! Хватит! Нет у вас ни стыда, ни совести!
— Господи, какой же ты красивый!
— Ну, это на моем фоне.
— Короче говоря, я уже подписала приказ о вашем назначении начальником отдела.
— За что? Что я вам такого сделал плохого?
— Шура, если память мне не изменяет, вы числитесь в бухгалтерии?
— По-моему, да…
— Вы это хорошо помните?
— Да, по-моему…
— Я когда её вижу, у меня прямо ноги подкашиваются.
— А ты не стой, ты сядь!
— Подумаешь – личная жизнь! Есть много других интересов. Я руковожу большим учреждением. Работу свою люблю. Многие меня уважают. Некоторые даже боятся. Кстати сказать, я только что от министра, и он меня хвалил. Так что я совершенно не нуждаюсь ни в вашем сочувствии, ни в вашем покровительстве.
— Я думал, вы сегодня утром были настоящая. Но я ошибся. Настоящая вы сейчас.
Давайте приедем уже, а?
— Ага, петь хочется.
— Какое несчастье!
Одним словом — выкручиваюсь, одним словом — верчусь.
— Ну, как поживает кошка?
— Сказала, что лучше.
— Так и сказала?
— Да, так и сказала.
— Замечательная кошка! Самая лучшая кошка на свете, правда?
Петр Иванович Бубликов, начальник отдела общественного питания. Может поэтому он такой… упитанный.
— Нет, серьезно, я не знаю, о чем с ней разговаривать.
— О чем-нибудь таком… интеллектуальном. Она тетка умная.
— Интеллектуальном? Интеллектуальном, это можно… Только вряд ли поймет.
— О, вы сегодня прекрасно выглядите!
— Так я теперь буду выглядеть всегда!
Умрёт ли он ещё раз — неизвестно, а цветы пропадают. Шура дёргает их из Бубликова и… ой, то есть из венка из-под Бубликова, делает букеты и дарит женщинам.
Не носил я вам букетов! Почему я… Что я, обалдел, что ли?! Белены объелся?!
— Если у вас так густо растут брови, надо же с этим как-то бороться!
— А как с этим можно бороться?
— Надо выщипывать, прореживать.
— Чем?
— Ну, хотя бы рейсфедером!
— Рейсфедером? Милая моя, это же больно!
— Ну вы женщина, потЕрпите! Бровь должна быть тоненькая-тоненькая, как ниточка. Удивлённо приподнятая.
— Друзья утверждают, что у меня красивый… баритональный… дискант.
— Подождите, меня осенила догадка: вы пьяный?
— Нет, что вы! Когда я пьян, я буйный. Гы-гы-гы! Вот. А сейчас я тихий.
— Мне повезло.
Пенсия на горизонте — и она туда же! Просто сексуальная революция!
— Если вы директор, вы думаете, всё можете себе позволять?! Уничтожать! Топтать!
— Вас — да.
— Бить, да?
— И будет мало.
Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму,
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.
— Я не пью, товарищ Новосельцев.
— Правильно. Я тоже не пью.
— Тогда зачем вы это принесли?
— Чтобы выпить. Но это моя ошибка.
— И не единственная.
— Что с нами делает время? Ты помнишь, какая она была?
— Да… Ну я думаю, мы с тобой ведь тоже не помолодели, правда?
— Да… Правда, у женщин это заметнее.
— Снимайте платье! Живо, снимайте! А-а-а! Нет, нет. Не сейчас, не здесь.
— Что же вы говорите «снимайте»?
У меня к вам предложение.
— Рационализаторское?
— Да, где-то.
Ну вон же она сидит, в жутких розочках!
— Дорогой Анатолий Ефремович! Мне хочется воздать вам по заслугам. Как говорится, каждому по способностям, не правда ли? У нашего руководства, то есть, у меня, родилась, как ни странно, мысль: назначить вас, одного из ведущих работников отечественной статистики, (чего там cкрывать, Ха-ха) начальником отдела легкой… ле-егенькой промышленности. Как вы на это смотрите, Анатолий Ефремович?
— Отрицательно, Прокофья Людмиловна. Я безынициативен, нерасторопен, неловок, а также робок, Людмила Прокофьевна. Я вам завалю всю работу отдела легкой… ле-егенькой промышленности.
— Давайте чтоб все были здоровы!
— Прекрасный тост!
Мы называем её «наша мымра». Конечно, за глаза.
Я, конечно, вам сочувствую, как женщина женщине, но ведете вы себя просто аморально!
— Я считаю вас самым трудолюбивым…
— Хм! Что вы, что вы!
— Не «Хм», а трудолюбивым работником.
— Что вы, Людмила Прокофьевна, стоит ли так меня баловать?
Понимаете, Бубликов умер… а потом он не умер…
— Верочка, я иногда бываю резка, груба…
— Да, это факт.
— Это факт, что скрывать. Характер у меня ужасный.
— Да, отвратительный!
… плачьте, вам это полезно. Может быть, если вы еще способны плакать, то не все потеряно.
— Колоссальное значение сейчас приобретают брови. Вот вы меня извините, Людмила Прокофьевна, раз уж у нас такой разговор. Вот, например, ваши брови.
— А что мои брови?
— Ведь это же неприлично!
Пишите, пишите! Бумага не краснеет!
— Я отдаю должное вашей изобретательности.
— Какой? Я ничего не изобретал…
— Не скромничайте. Как же? Приударить за мной, чтобы получить должность – разве это не блестящая идея?
Женщины, когда им под сорок, часто делают глупости.
— Вот что отличает деловую женщину от… Женщины?
— Что?
— Походка!
А мужчины там будут? Ну ты давай, знакомь меня, я теперь женщина одинокая…
— А что, вы считаете, что мне нельзя подарить цветы?
— Можно! Вам подарить можно. Просто для этого нужен какой-то этот самый… как? День рождения, или, там, как это… Восьмое марта.