Базаров — студент-медик, мечтающий стать врачом и улучшить жизнь бедных и больных в России. Он отвергает традиционные представления о любви и отношениях, утверждая, что это всего лишь иллюзии, отвлекающие людей от их настоящих обязанностей. Для философии Базарова характерно его неприятие романтизма и сентиментальности, которые он считает бессмысленными и глупыми. Базаров из романа Отцы и дети — цитаты и афоризмы представлены в данной подборке.
Дети чувствуют, кто их любит.
Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
Что ж, коли он заслуживает презрения!
Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения.
Мы действуем в силу того, чт́о мы признаём полезным.
О людях вообще жалеть не стоит, а обо мне подавно.
— Мы еще увидимся, не правда ли? — Как прикажете. — В таком случае, мы увидимся.
Человек хорош, обстоятельства плохи.
Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта.
Ага! На своём молоке обжёгся, на чужую воду дует. Знаем мы это!
Он глубоко несчастлив, презирать его — грешно.
— Разве я не могу любить? — промолвила она. — Едва ли! Только я напрасно назвал это несчастьем. Напротив, тот скорее достоин сожаления, с кем эта штука случается. — Случается что? — Полюбить. — А вы почём знаете? — Понаслышке.
В тихом омуте… ты знаешь! Ты говоришь, она холодна. В этом-то самый вкус и есть. Ведь ты любишь мороженое?
Аркадием овладело радостное чувство. Сладко засыпать в родимом доме, на знакомой постели, под одеялом, над которым трудились любимые руки, быть может руки нянюшки, те ласковые, добрые и неутомимые руки.
…во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Он все делает добро, сколько может; он все еще шумит понемножку: недаром же был он некогда львом; но жить ему тяжело… тяжелей, чем он сам подозревает…
Странное существо человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы», кажется: чего лучше?
— Аристократизм… — подумаешь, сколько иностранных слов… и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне согласиться с ним?
Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это всё романтизм, чепуха, гниль, художество.
И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: какого вина вы хотите, красного или белого? «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
Он в душе очень обрадовался предложению своего приятеля, но почел обязанностию скрыть своё чувство. Недаром же он был нигилист!
Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.
Коли раздавят, туда и дорога.
От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела.
Мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
Ты кокетничаешь, — подумал он, — ты скучаешь и дразнишь меня от нечего делать, а мне…
Вам хочется полюбить, — перебил Базаров, — а полюбить вы не можете: вот в чем ваше несчастие.
Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно.
— Я вам привёз нечто такое, чего вы никак не ожидаете. — Вы себя привезли; это лучше всего.
То был сон, не правда ли? А кто же сны помнит?
Любовь — белиберда, непростительная дурь.
Мы действуем в силу того, чт́о мы признаём полезным.
Принципов вообще нет… а есть ощущения. Все от них зависит.
Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым!
Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
Решился все косить — валяй и себя по ногам!
Молодым людям, которые часто и дружелюбно сходятся, беспрестанно приходят одни и те же мысли.
Коли может женщина получасовую беседу поддержать, это уж знак хороший.
Прошедшего не воротишь…
— Происходит! — повторил Базаров, — точно я государство какое или общество! Во всяком случае, это вовсе не любопытно; и притом разве человек всегда может громко сказать все, что в нем «происходит»?
— Вам хочется полюбить, — перебил Базаров, — а полюбить вы не можете: вот в чем ваше несчастие.
Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе.
Как все женщины, которым не удалось полюбить, она хотела чего-то, сама не зная, чего именно. Собственно, ей ничего не хотелось, хотя ей казалось, что ей хотелось всего.
Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны, отрезвляет самоуверенные или самозабывчивые чувства, напоминая им свое близкое родство с ними.
— А я не вижу, почему нельзя высказывать все, что имеешь на душе. — Вы можете? — Могу. — Вы счастливее меня.
Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
Нечего мешкать; мешкают одни дураки да умники.
С тех пор как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем Гоголя к калужской губернаторше.
Видишь, что я делаю; в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было.
Оттого, братец, что, по моим замечаниям, свободно мыслят между женщинами только уроды.
Рафаэль гроша медного не стоит, а русские художники и того меньше.
Исправьте общество и болезней не будет.
Мне скажут дело — я соглашусь.
Это уж не наше дело…сперва нужно место расчистить.
Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр!
Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть.
О, друг мой, Аркадий Николаич! — воскликнул Базаров, — об одном прошу тебя: не говори красиво.
Удивительное дело, как человек еще верит в слова. Скажут ему, например, дурака и не прибьют, он опечалится; назовут его умницей и денег ему не дадут — он почувствует удовольствие.
— Удивительное дело, — продолжал Базаров, — эти старенькие романтики! Разовьют в себе нервную систему до раздражения… ну, равновесие и нарушено. Однако прощай!
А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду?
Пускай же лучше оно зависит от меня.
Либо я глуп, либо это всё вздор.
— Деревья в лесу, — повторила она. — Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и злым? — Нет, есть: как между больным и здороровом. Лёгкие у чахоточного не в том положеннии, как у нас с вами, хоть устроены одинаково, мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги; а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и болезней не будет.
Мне пришла мысль в голову; отчего её не высказать?
Она мать — ну и права.
Базаров встал и подошел к окну. – И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит? – Да, – повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом. И вы не рассердитесь? – Нет. – Нет? – Базаров стоял к ней спиною. – Так знайте же, что я люблю вас глупо, безумно… Вот чего вы добились.
Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда… А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда сама свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
Бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
Он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно овладевает молодым человеком, когда он только что перестал быть ребенком и возвратился в место, где привыкли видеть и считать его ребенком.